Я тоже ужасно смутился. Но взял. Деньги нужны были позарез. Действительно, да. Хотя я еще не задумывался об обратной дороге. Все же попросил его адрес. Мельком глянул – полевая почта. Служил майор на Севере.
Москву я тогда знал плохо, а девушка жила в Бибирево. Да и поздновато уж было, темно. Взял такси. Сразу объявил шоферу:
– Шеф, мне нужно приобрести бутылку хорошего вина и конфеты.
Вручил ему даровую бумажку.
– Я здесь пролетом. Вам проще сориентироваться. Сделайте нужные вычисления в свою пользу и пособите.
– Нет проблем.
Он обогнул площадь трех вокзалов и притормозил у ресторана. Я остался в машине ждать. Что-то долго. Захотелось курить. Сунулся, спичек нет. Вышел, думаю, у кого-нибудь прикурю. Как на грех, никого прохожих. Казалось бы, предпраздничный день. Пошел на угол. Слышу, за спиной двери хлопнули, шеф тащит бутылку. Помаячил ему, дескать, сейчас… Он кивнул. Сел в машину. И укатил. Вот те на!
Я глядел в красные задние глазки, как они, налитые кровью, смешивались со стаей таких же алчных звериных глаз, несущихся в темноте улицы, в зловещей, щелкающей флагами Вальпургиевой ночи…
Уехала тетрадка со стихами, уехала бумажка с полевым адресом… Этого мне было особенно жаль, не хотелось оставлять майора в разочаровании. Ну, а стихи вспомнил потом, конечно. Лучшие. Остальные не стоили того.
– И это все? – спросила Ирина Андреевна. Вдруг залилась краской и с натугой начала кашлять.
– А что еще? Разве мало?
– Ну, а девушка?..
– Про девушку не знаю. Не довелось больше встретиться. В ту ночь я вообще чуть не пропал. Однако Бог хранит поэтов. До поры… Тогда же судьба привела меня к другой. Но эта история уже не из поездной жизни. И пока что я ее не проиграл. Действительно, да…
– Не ожидал! – сверкнул зубами Борис Игнатьевич и глянул вскользь на Ирину Андреевну.
Та, прихватив сигареты, вышла. И все прикладывала платок к лицу, будто не может унять кашель.
– Мне кажется, я заслужил сто грамм?
Мужчины выпили.
– Ладно, идите и вы травитесь. Приготовлю пока корейскую лапшу. Не выбрасывать же.
Николай Иванович остался возиться с ужином. Следующий рассказ был за ним, и ему хотелось затянуть время.
«Дурацкая история. Дурацкая присказка. Твердит, будто земли под собой не чует. Ветром его, видите ли, по миру несет. А она расчувствовалась. Интересно, сама-то что расскажет? Терпеть не могу лирики. Надо им сбить этот коленкор».