Я глажу его крупную голову, и Ватсон хватает меня за рукав пальто, тянет к двери, напоминая, что в последнее время я редко беру его на прогулки. Успеваю снять с крючка поводок и как раз застегиваю карабин на ошейнике, когда в гостиной появляется Полина. Она идет из библиотеки, замечает меня. Секунду мы смотрим друг на друга, как два вора, случайно сомкнувшие пальцы на одной драгоценности.
— Привет, Адам, - здоровается она, глядя точно не выше моих колен. И торопливо, насколько позволяет ее положение, идет к лестнице.
— Полина, нам нужно кое-что обсудить.
Я практически чувствую, как она напряженно вытягивается в позвоночнике, но терпеливо ждет продолжения. Она выглядит как человек, который морально готов выслушать смертный приговор, но держится из последних сил. Наверное, так же выглядели все королевы, когда пытались держать голову ровно, чтобы не мешать палачу делать его ремесло.
— Мне нужно будет уехать в первых числах июня. Это… по работе. - Она последний человек на свете, которому я бы сказал о своих проблемах, хотя перспектива овдоветь в обозримом будущем наверняка подняла бы ей настроение. – Меня не будет три, может быть, пять дней. Я вернусь до родов, но, если ты хочешь – я останусь.
Херня какая-то, если честно. Мы не делали ничего из того, что делают нормальные парочки: не ходили на курсы для родителей, не посещали уроки партнерских родов, а я вдруг решил, что она может захотеть пройти через роды вместе со мной. Но если бы Полина сказала «да» - я бы плюнул на все. Потому что я – ее семья, даже если эту семью хочется видеть пять минут в год и то по скайпу.
— Нет необходимости менять планы, - отвечает она.
Кто бы сомневался, в самом деле.
— Спокойной ночи, Полина.
Она с облегчением переводит дыхание и скрывается на лестнице.
9. Глава девятая: Полина
Глава девятая: Полина
После утреннего разговора с Адамом я весь день хожу будто стукнутая. Это слэнговое словечко как нельзя лучше характеризует мое состояние. Все, на чем пытаюсь сосредоточиться, валится из рук, в голове окопались его слова о том, что я буду хорошей матерью Доминику. Как будто он знает что-то такое, чего не знаю я сама. Как будто у Адама есть машина времени, потому что в тот момент, когда он произносит эти слова, в его голосе нет ни намека на сомнения.
Как он может быть так безоговорочно уверен в том, в чем сомневаюсь я сама?