В мессенджере двадцать три сообщения от Глеба. Я борюсь с искушением прочитать их все сразу, поэтому забиваю время утренними хлопотами: привожу в порядок волосы, делаю массаж лица с косметическим маслом, потом просто еще раз пробегаю по списку вещей, которые на всякий случай заранее приготовила для поездки в роддом. Длинный список, который я составила из рекомендаций девочек с форума. Я не собиралась готовиться заранее, но все советовали не затягивать в долгий ящик и сделать это в начале девятого месяца.
Потом заглядываю в смежную с моей комнату – там детская. Последние недели вместе с дизайнером занималась оформлением и в итоге выбрала только третий вариант из предложенных. Голубой цвет для мальчика – это так банально. Я выбрала мягкие желтые и белые цвета, немного сочного персикового, и собственными руками разрисовала часть одной из стен. Художник я так себе, но эта мысль посетила мою голову, и я не смогла от нее отделаться. Теперь в комнате Доминика есть стена, верхняя часть которой разрисована безобразными каракулями его ненормальной мамочки, а нижняя полностью оставлена под его детское творчество. Когда это еще будет, но зато у моего сына будет целая стена для первых рисунков.
— Мне нравится, - слышу сзади голос Адама и инстинктивно роняю телефон в глубокий карман спортивной кофты.
Я надеялась, что он уже уехал в аэропорт и не потрудилась приготовить хотя бы номинальную прощальную речь. На ум ничего не лезет, только мысли о том, что я больше никогда не позволю себе бестолковую слабость. Даже сейчас, когда новый укол боли растекается судорогами по пояснице, контролирую каждую мышку на лице. Я тоже умею быть Снежной королевой.
— Я приеду в пятницу, - говорит Адам.
Мысленно считаю – неделя. Слава богу. Целую неделю мне не придется играть с ним в кошки-мышки, и весь дом будет в моем распоряжении. Целую неделею я не буду прятать телефон, боясь, что Адам увидит переписку с Глебом, даже если вся она состоит из сотни его сообщений, фото, звуковых посланий и моих редких «ответов» смайликами. Мы переписываемся уже несколько недель, но за все время я не написала ему ни единого слова.
— Полина, нам нужно поговорить.
— Сейчас? – слишком очевидно паникую я.
— Да, сейчас.
Повернуться к нему лицом так невыносимо трудно, словно мое тело – заржавевший в гайке болт. Приходится напомнить себе, что этот мужчина фактически меня купил и ничего не просит взамен, давая так много, что мне уже просто не хочется брать. Он имеет полное право говорить со мной не когда мне захочется, а когда он посчитает нужным. И говорить лицом к лицу.