Она плачет. Слышу, как душит рыдания подушкой, отчаянно глотает неосторожные всхлипы. Она очень старается не шуметь, но каждый звук так очевиден, что я запросто рисую ее в своем воображении: лежит на кровати, лицом в подушку, короткими ногтями скребет по наволочкам, дрожит и все равно прислушивается, не проснулся ли Доминик. Я кладу ладонь на дверную ручку, но так и не решаюсь войти. Не хочу. Вдруг у нее приступ недомолвок с Андреевым, а я точно не хочу быть жилеткой, в которую Полина будет рыдать о загубленной любви. И у меня нет волшебного скотча, чтобы клеить ее разбитое сердце во второй раз.
Плач сменяет какая-то возня, я отступаю от двери, но все равно недостаточно быстро, потому что она распахивается у меня перед носом, и первое, что я вижу – огромные глаза моей жены. Она слишком поздно соображает, что я стал свидетелем ее слез: вскидывает руки, чтобы вытереть потеки со щек, медлит, а потом безразлично роняет их вдоль тела.
— Здравствуй, Адам, - слышу ее сухой голос.
Я потихоньку, всем корпусом, выталкиваю Полину из детской, обратно в ее комнату. Прикрываю дверь, пока Полина идет к кровати, на ходу кое-как приглаживая выпавшие из косы пряди. Мне нравится, что дома она такая забавная: может завязывать то косы, то хвостики, или скручивает волосы в гульку на самой макушке. И почему-то это смотрится намного притягательнее, чем укладка, с которыми она неизменно появляется на любом мероприятии, где нам положено быть вместе.
— Что случилось? – без «здравствуй» в ответ спрашиваю я.
Полина стоит спиной и лишь нервно передергивает плечами.
— Просто так люди не плачут. – Первая мысль в моей голове – у нее снова случилась размолвка с сестрой. Ума не приложу, по какому поводу на этот раз, потому что после того телефонного разговора с Ириной я прервал все наши отношения, кроме показной вежливости на фотокамеры. – Проблемы с Ириной? – озвучиваю свою догадку.
— Нет! – слишком резко отвечает она.
Во мне просыпается нормальное желание просто развести руками и свалить. Мой мозг имеет работа, фонды и болезнь – не тот случай, когда хочется быть добровольно отыметым еще и собственной женой. Но она тут ревет явно больше, чем пять минут. А я все еще ее единственная семья. К тому же, я старше.
— Размолвка с Поющей головой? – Получается слишком грубо, слишком… небезразлично.