Роман передернулся.
Мысль додумалась до конца. Когда я напьюсь свежей крови. В
идеале – человеческой.
То, что как-то не приходило в голову. Вечность – вечностью, но
для этого придется питаться весьма своеобразным способом. Убивать
людей. Не продумано.
Роман вздохнул и побрел к дому. Он прислушивался к собственным
ощущениям. Познабливало. Тело ныло, как от усталости, голова
кружилась – и сводило желудок. Голод был так же силен, как давеча
холод, и так же вызывал страх и тоску. Что бы съесть?
Улица была темна и пустынна. Наступил самый глухой ночной час;
никто не гулял, работавшие в вечернюю смену уже давно вернулись
домой, прочие же еще спали и видели десятые сны. Окна домов
погасли. Фонари тускло светили через один. Вдалеке, на автобусной
остановке виднелся желтый огонек ночного ларька с вином и
сигаретами.
Роман бросил пить и курить во время своих
православно-буддистских похождений. Тогда считалось, что здоровый
образ жизни может помочь узреть истину и достичь просветления.
Теперь же ему отчаянно хотелось закурить и хлебнуть чего-нибудь
покрепче. Казалось, что привычный человеческий допинг расставит
мысли по местам и прогонит тоску. Роман отряхнул, насколько
возможно, грязь с одежды и направился к ларьку. Он хотел купить
сигареты, и только подойдя вплотную, уже видя пестрые коробки и
бутылки за освещенными стеклами, сообразил, что его карманы
безнадежно пусты уже не первый день.
Роман мысленно чертыхнулся и, облокотясь на металлический
поручень напротив окошка ларька, заглянул внутрь. Сонная полная
девица, осветленная до бледно-желтого оттенка, оторвала осоловевшие
глазки от книжки в бумажной обложке, которую читала, посмотрела на
Романа – и моментально проснулась. Заплывшие сонные глазки ее
сделались очень большими и выразительными – они выражали настоящий
ужас.
Она не завопила в голос только потому, что потеряла дар
речи.
Роман вдруг почувствовал, как заныла верхняя челюсть – даже
приятно, пожалуй. Его ноздри раздулись сами собой – и в нос ударил
запах из ларька: сигаретного дыма, дешевой еды, вызвавшей
мгновенную тошноту – и теплой живой плоти. Это было так неожиданно
и ярко, что Роман сам себе удивился.
– Который час, крошка? – спросил он небрежно, сглатывая слюну и
принюхиваясь.
– Ч… четвертый…
– Огоньку не будет?
Девица, похоже, справилась со своим страхом. Она усмехнулась,
вытащила из коробки простенькую зажигалку, чикнула, поднесла пламя
к самому лицу Романа…