Каждый по два-три раза запросил поимённое перечисление членов
экспедиции, а Роман бегло изучил досье всей группы. Результат не
менялся: десять имён «в строю», одно – Милош – с пометкой
«критическое повреждение личности». И неуклонно: отсутствие Майкла
и наличие отчего-то Ольги.
– Предположим, что с этим, – Роман ловко изобразил улыбку
американца, – всё понятно… Ему могли и не внести Ординатора.
Корстнев что-то говорил про присланного наблюдателя. Начлаба могли
вынудить допустить его до экспедиции, но вот внести Ординатора -
нет. Но тогда...
– Я пробудилась первой, – мягко перебила Рената. – но
м-материализовалась, видимо, второй. Он лежал в закрытой капсуле.
Без сознания.
– Его приёмник сработал первым, – пояснил Буров. – Такое бывает.
Если так, тогда ясно, почему проснулся он не сразу.
– Без Ординатора пробуждение долгое и... тяжёлое, – подтвердила
Рената.
– Предположим, всё так, и Корстнев не прогнулся под начальство,
упёрся рогами, как умеет, – продолжил Роман. – Но – Ольга?!. Она ж…
Саныч?.. – с надеждой посмотрел он на строго друга. – Мы ж… Она б…
Если бы что-то поменялось – она б сказала! Через Корстнева сообщила
бы!.. Я на погружение её лично привёз – тут без вариантов!..
– Не нагнетай. Было, и не один раз – бац, и что-то не то. И
лежишь в капсуле с транспортным раствором, как килька. И
вылавливают хрен пойми через сколько. Но почему её засчитали…
Какая-то ошибка это, Ром… – выдавал Александр Александрович
запавшим голосом.
Ошибка. То-то и пугало, что Ординатор не ошибался. Он был с
людьми с первого дня войны, «видел» все окопы и укрепления Союза,
«знал» каждого солдата по имени, «слышал» все их байки холодными
ночами в перерывах между артогнём, «чувствовал» боль того сержанта,
что потерял в засаде взвод. Он не ошибался. Никто, никогда, нигде
не сказал про Ординатора – «ошибся». Всякая его справка командиру
была точной и подробной настолько, насколько таковой вообще могла
быть. Слыша жужжание сервоприводов, видя приближение синтетической
смерти, солдаты знали: он с ними. Боль будет разделена на всех,
страх – купирован. Останется только ярость. Всепоглощающая ярость и
ненависть к заклятому врагу.
Все предпочли сделать вид, что Александр Александрович вообще
ничего не говорил. Молчали долго – кто-то снова копался в
Ординаторе, кто-то слушал звон натянутой внутри струны.