– Мерзость! – скривилась я, увидев огромного жирного таракана, вальяжно ползущего по стене. Поборов желание завизжать (уже третий таракан на этой неделе), я ловко сняла с ноги тапок и от души треснула ним по гадкому насекомому. Причем даже попала! И таракашка, пролетев вдоль стены, шмякнулся на пол.
Гадость однозначно нужно было убрать, так что я сбегала на кухню за веником и совком… только вот когда вернулась, насекомого на прежнем месте уже не было! Странно – я ведь гада точно убила, хорошенько так вмазала. Может, в агонии отполз куда-то? Поищу попозже, а сейчас – посуда, пока дают.
Давали, правда, недолго. Недомытой оставалась примерно треть тарелок, когда из спальни долетело прославленное «У-У-У-У-В-Э-Э-Э-Э», больно ударившее по ушам и нервам. Тяжко вздыхая, я закрутила кран, вытерла руки и поспешила выполнить два уже привычных требования террористов: на ручки и покушать.
– Спокойно, Клавик, мама на месте, – сообщила я, влетая в комнату, как Супермен в горящее здание. И поспешила схватить разошедшийся родной микроорганизм, возмущенно сжимающий маленькие кулачки. Причем едва сынуля понял, что на ручки его уже взяли, – моментально успокоился, уставившись на меня широко открытыми голубыми глазенками. – Значит, это все, что тебе было надо, да? – покачала головой я, и, словно отвечая мне, малыш растянул свой треугольный беззубый ротик солнечной улыбочкой.
Кормить его было пока еще немного рано – после прошлого раза прошло чуть больше, чем полтора часа, а дотянуть желательно было хотя бы до двух. Иначе уже ранее съеденное жирное молоко не успеет перевариться, и еще стошнит беднягу простоквашей. Так что пока малыша нужно чем-нибудь занять, чтоб не капризничал. Решив, что наилучшим решением будет повертеть у него перед носом погремушкой, я потянулась к той, которая лежала на пеленальном столике… А уже в следующую секунду, взвизгнув, отскочила назад, прижимая к себе дитятко, которого эта реакция, похоже, порядком повеселила.
Таракан.
Нет, я совершенно уверена, что это был ТОТ САМЫЙ таракан, которого я прибила! Причем тело его все так же оставалось сплюснутым. Что не мешало ему бордо шевелить усиками, вальяжно расхаживая по пеленальному столику. Но самым примечательным оказались его глаза, ярко светившиеся ядовито-зеленым светом!