Раскрошив в ладони кусочки мела, я протянул руку над центром
расчищенного пространства и высыпал его вниз. Сконцентрировался над
тем, что я хочу получить, и осколки мела, рассыпаясь в воздухе
окончательно в мелкую пыль, разлетелись в разные стороны, рисуя на
полу пентаграмму. На самом деле это было не обязательно, но,
во-первых, соблюдая общепринятые ритуалы, проще осуществить призыв,
а во-вторых, насколько я знаю, такой призыв в их мире как-то
по-особому выделялся и очень котировался в их иерархии. И моему
приятелю приятно, и мне несложно.
Протянув уже обе руки ладонями вниз над центром пентаграммы, я
начал речитативом бубнить: «…ра лекв иныраль моракм выльданар
ипелкане…» — и так далее, и так далее. Вообще, что ты говоришь,
было абсолютно неважно, ха-ха. Демонологи из магических миров,
думаю, при каждом вызове своих демонов над вами потешаются. Просто
пока ты несёшь эту околесицу, ты заполняешь силой пентаграмму
призыва. Здесь важно внимание, концентрация на цели и личная сила
призывающего, вот и весь секрет. Сейчас мел на полу стал чернеть, и
эта чернота расползалась по всей пентаграмме, пока я продолжал
бубнить: «… итарнал фграхнель, Сол-Лейм!»
А вот это уже важно: в момент, когда пентаграмма полностью
почернела, нужно произнести имя того, кого ты призываешь, иначе ты
в лучшем случае потратил зря кучу усилий. Ну а в худшем — мало ли
что из других миров захочет заглянуть на огонёк к
призывателю-заике, который не смог даже правильно произнести, кто
же ему понадобился.
Я заиканием не страдал, и поэтому у меня всё получилось.
Пентаграмма вспыхнула столбом алого, с чёрными прожилками света и
столбом поднялась до потолка, постояла пару секунд и рассеялась. А
как только рассеялась, в её центре обнаружился огромный, размером с
рысь короткошёрстный кот. Кстати, забыл сказать, раса, к которой он
принадлежал и которая так неудачно доэкспериментировалась с
Армагеддоном, была котообразной.
Сол-Лейм, демон, которого я призвал, был угольно-чёрным, с алыми
светящимися глазами, небольшими рожками на голове и двойным рядом
игольчатых зубов, между которыми периодически мелькал острый
раздвоенный язык. Всё это я увидел потому, что тот, как только
появился, огляделся вокруг и, увидев меня, расплылся в широкой
улыбке.
— Мой старый друг Мммаксс! Как же давно не виделись! — Он
подался вперёд, но упёрся носом в невидимые стенки пентаграммы. — О
Бласкет! Выпустишь?