Вытащив пластину из воды, бросил её в ящик к остальным и отложил
щипцы в сторону.
— Привет, — я стянул нарукавники, развязал фартук и повесил на
крюк. — Подождёшь минуту? Я переоденусь.
Жрица пришла не просто так, сегодня мы договорились отправиться
в путь.
— Конечно. Я на улице.
Легконогая девушка выскользнула вон, мелькнув на прощанье лисьим
хвостом на капюшоне своей шубки и ещё раз обдав меня холодом. После
всех злоключений Соня осталась всё такой же красивой, разве что в
глазах появилась какая-то странная глубина, которую было видно даже
тогда, когда она улыбалась.
Я умылся растопленным в бочке снегом, смыл с себя пот с помощью
ковша, обтёрся чистой тряпицей и переоделся, попутно размышляя над
тем, сколько воды утекло с тех пор, как мы покинули Малистинский
монастырь.
Череда событий, что привела к наследию древних, измотала нас как
физически, так и эмоционально. На привалах молчали, двигались на
автомате, как роботы.
Единственным лекарством от подобной «болезни» был длительный
отдых, а путь до Одинокого клыка был многодневным и изматывающим.
Стоит ли говорить о том, что натолкнувшись на натоптанную
человеческими ногами тропу, мы решили остановиться?
Деревня оказалась махонькой, чудом уцелевшей в том развале, что
постиг империю. Окружённая частоколом и включающая в себя четыре
десятка домов, она страдала от бродящей по окрестностям нежити и
прочих напастей.
Местные были мрачны и угрюмы, но после того, как они узнали, что
Соня — целительница, их отношение круто изменилось. Жрица помогла
деревенским своими чудесами, и не только лекарскими. Часть
найденных в Малистинском монастыре кристаллов ушла на сильное
защитное заклинание, на ритуал, призванный отвадить нежить от
поселения.
А нежити в окрестных лесах было хоть задницей жуй. Близость к
павшему монастырю и нескольким крупным посёлкам, погибшим во время
крика Риордана, делала местность неспокойной. И если с низшими
тварями, выбредающими к деревне, мужики худо-бедно справлялись, то
с чем-то посильнее испытывали проблемы.
Так, например, повадилась к ним ходить какая-то тварь, которую
они прозвали плакальщицей. Ночью проберётся в поселение, походит,
поплачет вокруг изб, а на следующий день все цветы вокруг вянут,
животные и люди болеют, будто все силы из них кто-то выпил.
Среди крепких сельских мужиков была парочка воинов, но тут и они
оказались бессильны. Первый же храбрец, шагнувший за порог с
топором и щитом в ночную пору, был растерзан.