Досточтимому же богатству нищеты да дивится тот, кто в наш век умеет подобное сему вменять в похвалу и чудо. Но, может быть, если не было сего прежде, то ныне ради тебя процветет любовь к нищете, и вместо многоталантных плинф Крезовых[4] ублажаема будет твоя скромность: ибо кого столь блаженным показали суша и море, снабжающие тем, что доставляют, сколь блаженною показало твою жизнь нерасположение к вещественному изобилию? Как очищающие с железа ржавчину делают его светлым и серебристым, так у тебя луч жизни стал явственнее, непрестанно с рачительностью очищаемый от денежной ржавчины. Пусть предоставлено будет и это сильным в слове, а также и то, как хорошо знаешь, что в некоторых случаях славнее брать, нежели быть чистым от взяток. Ибо позволь мне с дерзновением сказать, что не всякие взятки ты презираешь, но до чего из бравших прежде тебя никто не мог еще коснуться, за то один хватаешься обеими руками, ибо вместо какой-нибудь одежды, или невольников, или денег берешь самые души человеческие и слагаешь их в сокровищницу любви. Пусть изображают это умелые в слове и составители речей, которые в заслугу себе ставят красиво описать что-либо подобное, а наше старческое слово в такой только мере движется, чтобы, идя шаг за шагом, решить твоею мудростью предложенную нам задачу: что надлежит знать о похищаемых преждевременно, у которых рождение едва не соприкасается со смертью? И мудрый из язычников Платон, от лица одного ожившего[5] много любомудрствовав о судилищах за гробом, оставил это необъясненным, очевидно, потому, что это выше человеческого рассудка. Посему если в исследованном найдешь нечто такое, что [может] решить затруднения в задаче, то, конечно, примешь найденное решение, а если нет, то извинишь, без сомнения, старость, приняв одно усердие наше – сделать для тебя что-либо приятное. Ибо и тот Ксеркс[6], который всю землю под солнцем едва не обратил в военный стан и подвиг с собою целую вселенную, когда ополчился на эллинов, с удовольствием, как говорит история, принял дар от некоего бедняка, и подарком была вода, притом не в сосуде принесенная, но захваченная ладонью[7]. Так и ты по свойственной тебе высоте духа, без сомнения, будешь подражать тому, для кого произволение сделалось даром, если даже дар наш окажется и малым, и водянистым.