Он осторожно огляделся по сторонам. Улица была безлюдной. Неподалеку валялся кусок ржавой жести, тот самый, что гремел ночью на крыше, в сне… Сысоев с трудом отпер гараж и вошел внутрь.
Посреди гаража стоял Горбатый, соучастник и невольный пособник убийцы. Машина посмотрела на Сысоева из-под толстого слоя пыли. Хозяин подошел, провел безымянным пальцем по капоту, оставив полоску. Прошлая полоска уже подернулась пылью, как и предыдущая. Отметины прежних лет уходили в пыль, словно древние ступени в мутную воду.
Этот давно мертвый «Запорожец» был еще того архаичного дизайна шестидесятых, который предполагал явное сходство машины с круглым человеческим лицом. Горбатый был похож на ребенка, вот-вот готового разреветься, у него были выразительные, сложенные горьким пирожком губы.
Сысоев промокнул платком глаза, высморкался и, кряхтя, стал разбирать вещи, сваленные в углу. Он достал и встряхнул большую грибную корзину, затем сложил в нее детский совок, баночку черной нитрокраски, ацетон, маленькую деревянную скамейку и вьетнамский веник.
Как всегда, его поджидала местная галлюцинация, которую условно можно назвать призраком, потому что проявлялась она только здесь, в гараже. Теперь мальчик стоял сзади, туманно выглядывая из-за стекла. Если бы галлюцинация умела расти, подумал Сысоев, то голова давно бы уже возвышалась над крышей машины, уже не та белобрысая детская голова, а взрослого человека голова, за сорок уже, и наверняка лысого…
– На могилку иду, на могилку, – покойно сообщил Сысоев, кивнув.
Он недолго постоял у машины, внимательно разглядывая призрака, затем, опять же, кряхтя, полез в подвал.
Тусклая тридцатишестивольтовая лампочка освещала подземное помещение с кирпичными стенами, бетонным потолком и песочным полом. Налево были пустые ниши, направо – полусгнившие картофельные закрома.
Сысоев взял детский совочек, сел на скамеечку и принялся грести песок. Через несколько минут работы он расчистил небольшой жестяной лист, на котором показались блеклые буквы:
КРАСОВСКИЙ ИГОРЬ ВИКТОРОВИЧ (МАЛЬЧИК) 1968–1977
Все это было похоже на непомерно увеличенный в размерах, традиционный детский «секретик».
4
Помолившись, Сысоев достал из корзины краску, затворил ее ацетоном и подновил надпись. В ожидании, когда краска высохнет, он сидел на скамеечке над могилой и вспоминал мальчика, который прожил здесь, на цепи, почти три месяца, питался сырой картошкой, срал в ямку. Казалось, что здесь до сих пор стоит этот неуютный запах застарелой канализации, именно от ямки, которую мальчик выкопал руками в углу.