«Однажды мы сидели с Генри, – рассказывала мне Нина Георгиевна, – и вдруг мне показалось, что за нами кто-то наблюдает. Взглянула в окно, и мне показалось, что на «башне смерти» не колонки стоят, а вертухаи на вышке…»
Понять новоселов было можно: после стольких лет жизни под наблюдением многое чего может причудиться. Хотя, с другой стороны, человек – существо, ко всему привыкающее. Даже к Сибири, оказывается, можно было привыкнуть и что-то или кого-то в той несвободной яви полюбить.
Представьте себе – полюбить! Потому что Он и Она встретились именно там, в Сибири, и это обстоятельство способно многое изменить.
Зек-композитор писал в одну из ночей ожидания возлюбленной:
…Я, кто мог быть мелодией скорбной,
Нежной рифмой любовных поэм,
В этом мире я, как ни прискорбно,
Стал по прихоти рока никем…
Я поверить посмел, будто в мире
Что-нибудь есть помимо Тебя,
Что мне жить не удастся в Сибири,
А забыл, что Сибирь-то – Твоя!
А забыл, что я сам – лишь ночная,
Бесконечная песнь о тебе…
У каждого человека бывают минуты прозрения, когда вся прожитая жизнь оказывается словно спрессованной в самых ярких слитках-мгновеньях. Терпиловский в такую минуту озаренья напишет следующее:
…Я не прожил, я протомился
Половину жизни земной,
Если б верил, если б молился —
Ждал бы жизни уже иной.
Но моя озорная сила
Не склонялась перед крестом…
Эта самая «озорная сила» не покидала Генриха в самые трудные минуты.
Судя по всему, его верная подруга жизни также мало надеялась на счастливую встречу на небесах. Оставшись в одиночестве, Нина Георгиевна написала однажды нечто вроде завещания:
«…Теперь, когда он 16 июля 1988 года ушел от меня навсегда, не оставив даже крупицы надежды на встречу, меня охватил страх, ужас. Смерть беспощадна, и мне тяжело так, как не было даже тогда, когда вершилось вопиющее насилие, когда по незаконному приговору его уводили в тюрьму или лагерь. Единственное мое желание и просьба, чтобы меня положили с ним рядом, когда придет мое время…»
Когда я, автор, пишу эти строки, в ушах моих вновь оживает ночной телефонный звонок и знакомый глуховатый голос произносит с отчаянием и страхом: «Я умираю, это все!» Нина Георгиевна ушла спустя несколько дней после этого звонка. В последние месяцы ее жизни мы съездили вместе на Южное (кладбище в черте города Перми.