Еще одно ограничение касалось времени работы. Закрываться кофейня должна была в восемь вечера, не имея права держать музыкантов и нанимать для расчета в буфете молодых женщин.
Кофейня на Гетманской, 14, быстро завоевала популярность. После смерти пана Гармана в 1847 г. дело переняла его жена Климентина, а за ней – дочь Ирэна Рюстель. В 1870 г. дом перешел из рук первых владельцев в собственность пионеров кофейной жизни Львова Антония и Геновефы Зибер.
Пани Зибер открыла в кофейне также буфет, где продавались очень вкусные ромовые пирожные и известные на весь Львов рогалики собственного производства. Военный одвах[8] создавал с кофейней своеобразный дуэт – они не только имели общие канализационные коммуникации, но и на площади одваха по воскресеньям играл военный оркестр марши и популярные мелодии. Это привлекало публику, дефилирующую Гетманскими Валами, единственным на то время променадом львовян. В 1880 г. дом перестроили.
Но хотя в 1890-х годах время работы кофейни было продлено до десяти, а затем и до двенадцати ночи, по вечерам «Венская» всегда зияла пустотой. Не помогали театральные ужины, которыми пытались привлечь внимание публики, возвращавшейся из театра, не помогли также попытки создать здесь центр премьерной публики, то есть той, которая наведывались на премьеры, устроив в одном из залов кассу предварительной продажи билетов. Не оживило вечернего движения даже то, что зачастую здесь гуляли актеры во главе с известным Густавом Фишером, который, разозлившись однажды из-за нерадивости нового официанта, решил преподать ему демонстративную лекцию кельнерства. Он забрал у болвана салфетку и в течение часа сам обслуживал целый зал, разнося по десять чашек кофе одновременно.
Тогда кофе еще подавали по-домашнему – в фаянсовых чашках. А единственной женщиной, работавшей в обслуге, была сама хозяйка, пани Зибер, достойная матрона, которая ничем не напоминала ту запрещенную девицу из буфета.
Из окон этой просторной кофейни можно было видеть памятник Яну III Собескому, а с другой стороны – площадь одваха военного. Возле памятника бушевала «черная гелда», то есть «черная биржа», а вся она состояла исключительно из потомков Моисея, то есть была черной дословно. Ведь евреи одевались только во все черное. Здесь они с нетерпением ждали вестей с Венской биржи, а вести эти прибывали вместе с вагонами на главный вокзал Львова, где уже ждали их нервные посланцы. Венские агенты писали цифры мелом прямо на вагонах, и только посвященные могли расшифровать их содержание.