Оскорблённый Ёроол‑Гуй бесчинствовал
на побережье, но всё же через день Энжин, не сказав ни слова своим
подругам, отправился к далайну и выстроил ещё один оройхон,
нарастив вдаль мёртвую полосу.
С поднятыми руками и пылающим
взглядом Энжин готовился ступить на новый оройхон, когда
поверхность влаги взорвалась изнутри бешеным водоворотом, и
Ёроол‑Гуй рухнул на приграничный оройхон, отрезав Энжину путь к
отступлению. Случись это несколько дней назад, Энжин, наверно, умер
бы от страха, но сейчас он, словно легендарный Ван, погрозил
кулаком корчащемуся на аварах чудовищу и пошёл вдоль границы туда,
где, не закрытая аварами, высилась стена Тэнгэра.
Щупальца Ёроол‑Гуя, коснувшись огня,
шипели и обугливались, но на смену им из бугристого тела вырастали
новые. По туше проходила дрожь, напоминавшая биение мягмара, потоки
мертвящей влаги, липкого нойта и голубой, словно жемчуг, крови
текли по камням, гигантское облако дыма затянуло окрестности,
достигнув сухих оройхонов, так что недавно назначенный одонтом
благородный Хоргоон принуждён был запереться в алдан‑шаваре и в
течение недели не показываться наверху.
И всё же сгорающий заживо и тут же
заново рождающийся Ёроол‑Гуй не желал уходить с аваров. Возможно,
он чувствовал, что отрезал илбэча на мёртвой полосе, и ждал, когда
тот задохнётся в чаду. Так и должно было случиться – у Энжина не
было с собой ни губки, ни воды, ни тем более сока и смолы туйвана,
но у него не было также чувства опасности и рассудка – в привычном
понимании этого слова. Энжин продолжал строить, и это спасло его.
Следующий оройхон полыхнул ему в лицо жаром, но, хотя это была
мёртвая земля, дыма и отравленного смрада здесь не было, ведь нойт
ещё не успел образоваться и наползти на авары. Лишь сзади его
нагоняло смертоносное марево, и Энжин побежал дальше.
Три дня бесчувственный Ёроол‑Гуй не
сходил с костра, который сложил для себя сам, но затем, верно, и
его сила начала сдавать. Многорукий сполз в далайн и исчез. За эти
три дня Энжин поставил вдоль границы четыре оройхона, создав ту
дорогу смерти, что через год так поразила бродягу Хулгала.
Возможно, он продолжал бы строить ещё, уходя всё дальше в
неизвестность, но он просто не смог дольше быть без воды в
соседстве с жаркими аварами. Единственную бывшую у него чавгу он
высосал на второй день, а потом лишь жевал оставшийся во рту
волокнистый комочек.