Порой я уже ничего не понимаю. Мое ухо завяло и свисает на плечо, как прошлогодний лист…
Утром я с нетерпением ждала следующей встречи. Это была девушка с шикарными рыжими волосами и бледным плоским лицом, халат на ней смотрелся как средневековая накидка. Казалось, стоит ей шевельнуть плечами – и она спадет, как лягушачья кожа, а под ней окажется нечто необычное – серебряная чешуя, фосфоресцирующее удлиненное тело инопланетянки или – ничего вовсе…
– Сирота… – прошептала мне медсестра, – считает, что она Жанна д’Арк.
Она многозначительно хмыкнула и закрыла за собой дверь.
Девушка молчала, опустив глаза.
– Жанна, – произнесла я очень тихо, – Жанна, не бойся… Я тебе верю…
Она быстро подняла голову, взглянула синими-пресиними глазами. Мне даже показалось, что они отбросили два отблеска на белые больничные стены моего кабинета. Я очень хотела услышать ее историю…
«Много раз мне хотелось произнести эту фразу: «Кто верит в меня – за мной!» В детстве я любила сидеть у окна, ощущать на щеках и пальцах трепетное прикосновение солнечных зайчиков и вышивать шелковыми нитками, зашифровывая слова в узоре, на котором переплетались стебли пурпурной розы, белых лилий и кувшинок.
«Кто верит в меня…»
Но мне не верили. И не любили меня. Ни в Обители Младенцев, ни тут, в Приюте. Помню, когда мне было пять лет, я отчаянно старалась влиться в шумный детский коллектив, стать его частью, кирпичиком в монолите, чтобы в случае опасности иметь возможность укрыться среди себе подобных или погибнуть – вмести со всеми.
Но я почему-то никак не могла встроить себя в этот монолит!
Вот первое воспоминание об этом чувстве своей «треугольности».
…Девчонки-ровесницы о чем-то оживленно разговаривали. Я напряженно прислушивалась, пытаясь уловить смысл их разговора по обрывочным фразам.
– Оно такое черное-черное, – говорила одна, – черное-черное-пречерное! Даже светится чернотой!
– И на нем – звезды! – с восторгом подхватила другая. – Такие золотые-золотые, аж серебряные!
У меня дух захватило от красоты этих слов. Я осторожно подошла поближе и сказала как можно громче:
– А у меня есть такое платье!
Девочки на мгновение умолкли, вопросительно переглянулись, будто эту реплику отпустила одна из них. А потом вернулись к своему разговору. Вот и все.
Так же было и с остальным. И позже, спустя годы. Меня не замечали. Обо мне не говорили. Даже нянечки и учителя не смотрели на меня. Обычно их взгляды скользили поверх моей головы или останавливались на носках моих деревянных башмаков. Из-за этого я и боялась поднять глаза. Стыдилась и всегда, сколько себя помню, смотрела вниз, в пол. От этого глаза постоянно уставали.