Бросил взгляд на рыжую – все еще стоит с подносом и бутылкой, а я на волосы ее смотрю почему-то, закрученные на концах и явно крашенные.
– Захар Аркадьевич, помилуйте, тридцать процентов на первых порах – это…
– Это по-Божески, Андрейка. Поверь. Другие отказ получали. А тебе вот симпатизирую и готов взять на себя такой риск.
На самом деле сейчас я уже достаточно твердо стоял на ногах, и город со всеми потрохами принадлежал мне. Он еще какое-то время пытался мне рассказать о своих расходах и доходах, а я все поглядывал на задницу рыжей, на ее длинные ноги и чувствовал, как тянет в паху. Но меня возбуждал не ее округлый зад и полуголая грудь, меня заводили ее проклятые волосы… и это пробуждало внутренний диссонанс. Меня это сильно напрягло. Потому что были определенные ассоциации, которые совершенно не вязались с сексуальным возбуждением. Никогда раньше на рыжих не вставал. В итоге я уступил пять процентов этому нытику, а он предложил мне Мариночку в довесок к виски. Едва подумал о том, что поверну спиной, в волосы вопьюсь и… как …
– Нет, Мариночка пусть поднос на стол поставит и будет свободна.
Улыбка растаяла на полных губах девицы, и явно разочарованная она вышла из помещения, а вслед за ней откланялся и Боровской. Я откинулся на спинку мягкого кожаного дивана. Наваждение какое-то, аж самому мерзко. Не нравятся собственные эмоции. Неправильные они. Или, может, слишком много занимаюсь все это последнее время мелкой рыжеволосой дрянью, которая все нервы вытрепала.
И рука уже привычно потянулась за сотовым. Глянуть на сучку мелкую. Сейчас по времени должна с репетитором сидеть по английскому. Думал, за пару месяцев вся дурь из нее вылетит, но ни черта не выветрилось. Она как была зверенышем, так и осталась. Иногда голову оторвать хочется. Наглая дрянь, умная и языкатая. Все на лету хватает, впитывает, как губка, изучает. Нет, я не имел точной уверенности, что она дочь Сергея… но было похоже на то, очень похоже. Я и фото изучил те, что сохранились у Светланы, и судорожно вспоминал черты лица матери Есении… иногда мне казалось, что сходство есть, а иногда, что нет совершенно. Потом ненависть к ней появлялась – такая же тварь, как и ее отец. Подлая и хитрая змея, разве что маленькая еще. Близко подпускать нельзя. А потом вспоминал, сколько ей… и злость испарялась. Дите еще неразумное. Когда в первые сутки камеры просматривал, видел, как она ночью с постели вскакивала, как отбивалась от кого-то и кричала. Кошмары ей снились. После осмотров врачей заключение читал и чувствовал, как от злости глаз дергается. Били ее. Беспощадно били.