— Как раз этим занимаемся, — ответил рейян.
— Обязательно узнайте, слышал ли кто-либо странный шум и
наблюдал ли кто-либо странное магическое возмущение, — велел
Белянский и хмуро глянул на сотрудника, заметив, что тот, вместо
того чтобы слушать, пялится на Эллу Бонс. — Слышишь?
— А?.. Да, — отмер мужчина. — Марьян, мы же свое дело знаем.
Белянский промолчал. Он уже десять лет служил в магконтроле и
прекрасно знал, как большая часть сотрудников знает свое
дело. И эту самую часть ему хотелось выгнать взашей.
— Вероятнее всего никакого возмущения не было, — сказал он Бонс,
и та послушно сделала пометку в блокноте. — Близко центр города, на
Торговой живут состоятельные люди, у многих из которых дома
хранятся ценности. Будь хоть один намек на то, что в чей-то дом
проникли, любой из местных поднял бы шум, опасаясь, что непойманный
вор или убийца в следующий раз нацелится на еще кого-нибудь из
местных. Это не гражданская ответственность, это страх за свою
жизнь или свои деньги. Но, тем не менее, к жандармам обращения не
было. Ведь не было?
— Нет, Марьян, — согласился Берсений, услышав вопрос. — Но
всегда есть шанс, что кто-то что-то заметил, просто не придал этому
значения.
Старший следователь кивнул и двинулся обратно на второй
этаж.
— Взлома не было, — сказал он, остановившись на площадке и с
прищуром глядя на дверной проем комнаты, где было обнаружено тело.
— Профессор сам впустил убийцу в дом. Причем тот появился у него в
тот же день, когда профессор намеревался уехать в Старгорье. И
профессор знал этого человека. Знал настолько хорошо, что впустил в
дом, и при этом так хорошо, что решил вести с ним беседу не в
удобной библиотеке, где проводил большую часть времени, где был его
кабинет и где явно принимал посетителей, а именно в той комнате,
напичканной охранными боевыми артефактами. Вот только активировать
их не успел…
На один короткий миг шеф из хмурого следователя-самодура
превратился в просто молодого измотанного мужика. Он не улыбнулся,
не стал ко мне добрее, но промелькнувшая в его взгляде человечность
привела меня в чувство. Чуть удивившись этому внезапному проблеску,
я смогла наконец полностью сосредоточиться на работе. Сладковатое
зловоние все еще навязчиво било в нос, перед глазами стояла
картинка увиденного, но теперь это не мешало мне думать.