Веселье продолжалось до глубокой ночи, пока последний самый стойкий любитель дармовой выпивки не уронил тяжелый подбородок на политый липким ромом стол. Таверна напоминала поле боя – на столах, полу и даже массивной деревянной стойке храпели, сопели и хрюкали славные граждане Алермо. Суровый хозяин заведения до последнего старался не потерять достоинство и лицо, но в конечном итоге потерял и то и другое, и даже третье – собственные штаны, которыми он гонял расшалившихся поварят, впервые в жизни вкусивших хмельное вино. Джеферсон уснул ткнувшись носом в тарелку с кашей и издавал такое страшное рычание, что ему позавидовали бы свирепые леопарды. К счастью леопардов здесь не было, а были лишь уставшие от праздника, но счастливые горожане. На перепачканных бородатых лицах довольство и умиротворение.
В комнате для гостей было темно, никто не озаботился зажечь свечи на люстре. В небольшое квадратное окошко заглядывала знойная ночь и царапала открытые ставни ветвями деревьев. Было душно и жарко. По лицу Берроуза струился пот, но он не замечал этого, сопел и причмокивал во сне.
В углу белым призрачным пятном застыл попугай. Он ждал. Тихо скрипнула дверь. Хохолок на голове птицы встал дыбом.
Два желтых глаза блеснули во мгле.
Кот неторопливо пересек комнату и примостился под столом. Он тоже ждал. Тишина, нарушаемая лишь бормотанием спящего человека. Казалось время остановило свой бег.
Густой наполненный терпкими ароматами тропиков воздух обжигал горло, осязаемым липким покрывалом устилая черное безмолвие.
Попугай напрягся. Ему показалось, что он услышал неясный скрип. Нет, не показалось. Теперь он отчетливо слышал осторожные крадущиеся шаги. И он слишком хорошо знал, кто сейчас поднимается по высокой деревянной лестнице.
Птица и кот одновременно взглянули друг другу в глаза. Желтые фонари вспыхнули и погасли – кот отвернулся, но птица успела прочесть в них сочувствие. И тогда попугай устремился к приоткрытой двери, выскользнул наружу и замер.
Да, это была она – Изабелла Дронсон. Недавняя красота слетела с ее лица, словно яркий мотылек, оставив лишь восковую бледность. Губы плотно сжаты, а в прищуренных глазах холодная решимость убийцы. В руках она сжимает острый кинжал. Она поднимается все выше и выше, лишь несколько ступеней отделяет ее от комнаты, где в пьяном бреду стонет и беспокойно мечется на постели старый Уильям Берроуз…