В подобных условиях в РККА не могло возникнуть ни одной из тех ценностей, что сплачивали офицерский корпус Франции, Британии или Германии: чувства чести, долга, добровольно принятой на себя всей полноты ответственности за жизни подчиненных, не говоря уже о постоянном стремлении к совершенствованию в выбранной профессии, которое в большинстве современных армий является главным критерием отбора и выдвижения офицеров. В РККА всегда будут считаться более важными политическая лояльность и социальное происхождение. Даже священный принцип добровольности поступления в офицеры в Красной армии не соблюдается. Периодически, особенно часто в 1930-х годах, объявлялись массовые наборы в армию коммунистов и комсомольцев, чтобы заткнуть дыры в офицерском составе на уровне батальонов и рот. Какой интерес эти люди, насильно поставленные в строй, могли проявлять к повышению тактического и технического уровня своего подразделения? А к созданию сплоченного воинского коллектива? Они были верны и лояльны только партии, а не своим подчиненным и не армии, в которую их взяли. Решительно, с какой стороны ни подойти, становится очевидно, что все складывалось так, чтобы не дать сформироваться в Красной армии настоящему офицерскому корпусу. И тут нельзя не вспомнить верного изречения Троцкого: «Армия есть сколок общества и болеет всеми его болезнями, чаще всего при более высокой температуре»[146].
Даже одно различие в статусах мешало формированию у офицеров корпоративного сознания. Как Жуков, который был в полной мере коммунистом, русским и солдатом, мог иметь одинаковые взгляды с бывшими военспецами (термин был упразднен в 1925 году, но само явление осталось), с командирами милиционных дивизий, с пришедшими в армию по партийной мобилизации, с беспартийными офицерами, с находившимися в привилегированном положении офицерами войск госбезопасности (ГПУ, позднее ОГПУ, затем НКВД)? В течение всей своей службы в Красной армии Жуков стоял перед неразрешимой дилеммой: как быть профессиональным командиром и в то же время верным коммунистом? Как повышать свой профессионализм в непрофессиональном, но гипер-политизированном окружении, к тому же постоянно меняющемся и жестко контролируемом, где каждый сам по себе, где никто никому не доверяет? Это отсутствие корпоративного сознания являлось также причиной поразительной детали, замечаемой в мемуарах многих генералов Второй мировой войны: слабой солидарностью между офицерами, и между равными друг другу по должности и званию, и между начальниками и подчиненными. Соперничество, зависть, ненависть существовали во всех армиях и во все эпохи, но в Красной армии они приобрели невиданный размах. И Жуков был одним из ярких тому примеров. В армии процветали доносы, клевета, взаимное подсиживание. Чтобы как-то нейтрализовать подобное положение вещей, офицерский корпус с самого момента создания Красной армии объединялся в различные кланы, строившиеся на принципе личной преданности и враждовавшие с другими такими же группировками, причем вражда могла доходить – редчайший случай в военной истории – до стрельбы друг по другу, как было в развалинах Берлина между «жуковцами» и «коневцами». Правда, следует отметить, что клиентельные отношения пронизывали всю сталинскую систему.