Фамилии прочих «джентльменов удачи» утонули в шуме приветственных голосов. Совсем недавно эскадре Ганзейского союза, несколько лет пытавшейся поймать неуловимых приватиров, вдруг посчастливилось застать врасплох несколько кораблей этих бесстрашных пенителей моря. После короткой жестокой схватки шесть сотен пиратов оказались в плену, причем имена некоторых из них в балтийском приморье нагоняли ужас не только на купцов, но и на местных баронов.
Окрылённый такой удачей, мэр Гамбурга отказался отпустить пленников за выкуп, хотя предводитель витальеров обещал за свободу доставить в Гамбург золотую цепь такой длины, что ею можно будет окружить город по периметру стен. О заманчивом предложении горожане шушукались уже несколько дней. Подумать только, ведь где-то ж цепь лежит, и если Клаусу и его пиратам отрубят головы, этакая уйма золота останется припрятанной. Кто знает, может, и до Страшного Суда! Участь сокровищ внушала определённую жалость к морским разбойникам, и даже к их предводителю. Сейчас тот стоял на эшафоте, с презрением глядя на гомонящую толпу, на палача в неизменном алом колпаке с прорезями для глаз, и, слушая приговор, покусывал рыжий ус. Наконец глашатай умолк, и на эшафот, стуча по ступеням резным посохом, взошёл бургомистр:
– Есть ли у тебя последнее желание? – поглаживая массивный знак бургомистерской власти на груди, надменно поинтересовался городской голова.
– Есть, – осклабился Клаус. И от этой свирепой ухмылки по толпе зевак прокатился сдавленный вздох ужаса.
– Построй моих людей цепочкой, одного за другим. После того, как этот боров отрубит мне голову, я встану и пробегу мимо них. Тех, кого мне удастся миновать, ты помилуешь.
Бургомистр удивлённо развёл пухлыми ручками.
– Не вижу причины для отказа. Тем более, ничего не изменится, если выполнят твою просьбу.
Из толпы раздались заинтересованные крики:
– Вот это да!
– Пусть! Экий выискался!
Заинтригованный не менее прочих, бургомистр милостиво кивнул:
– Хорошо. Раз такова последняя воля – будь по-твоему.
Охочая до зрелищ толпа взорвалась рукоплесканиями и криками одобрения. Спустя несколько минут все приговоренные, цвет братьев-витальеров, стояли цепочкой чуть поодаль от деревянной плахи, хранившей следы множества ударов, пресекших чьи-то дни. С насмешливой ухмылкой обведя взглядом толпу, пират опустился на колени, примостил голову в углубление и схватился руками за деревянные поручни по обе стороны широкой колоды. Палач не спеша подошёл к жертве, с видом художника оценил её расположение, принял из рук ассистента меч правосудия, взмахнул, опустил, ухнув, и окровавленная голова с жутким оскалом скатилась в подставленную корзину. Но не успел палач обтереть тряпицей орудие казни, как обезглавленный Клаус оттолкнулся руками от сжимаемых мёртвой хваткой деревянных штырей и пошёл, нет, побежал вдоль строя. Толпа взвыла от ужаса и бросилась бы наутёк с ратушной площади, но тут палач, раздосадованный столь резвым поведением трупа, устремился вслед убегавшему пирату с криком: «Стой! Чёртово семя!»