Присутствует волшебный лебедь, который носит любовникам почту эти самые 20 лет, жалкая участь птицы из баллады «Соловей» его минует.
Вообще, у этой странной семьи все будет хорошо.
10. «Несчастный» – это курьезный средневековый (а может, и актуальный?) эпизод о невольном дезертирстве, о человеке, попавшем в неловкое положение.
Мне кажется, скорее так – чем считать это повестью о капризной красавице, возможно, королеве Альенор, или о графине Шампанской.
Чуть анекдот, чуть поклон рыцарству с его догматами.
Не с чем, пожалуй, и параллель провести, это какой-то капитан Тушин из «Войны и мира».
11. «Элидюк» – это даже небольшой стихотворный роман, полифонический вполне: внутри него есть и «Гижмар» с таинственными плаваниями, и «Влюбленные», где король-отец неравнодушен к дочке, и Милон с его воинскими заслугами, и «Жимолость» с лесным колдовством.
Но это абсолютно самостоятельный сюжет. Множество мужчин всех эпох примут эту историю близко к сердцу.
А имя Элидюк – вновь подает нам знак: это, пожалуй что, «избранный» и «изгнанный» в одном лице.
12. «Жимолость» – единственная вещь Марии Французской, представленная во всех антологиях, хрестоматиях средневековой литературы.
Это изолированный фрагмент из «Тристана и Изольды», извлеченный поэтессой, по ее словам, из рукописей, из старых книг. Отчего-то именно встреча влюбленных в лесу, кульминация их отчаяния привлекла внимание автора. Возможно, собранная в этом эпизоде пороховая энергия боли и безвыходности впрыснула в строки «Жимолости» нечто, что многих и многих притягивает к этим стихам по сей день.
Автор терпеливо разъясняет слово «шеврофей» – козий листик по-русски, приводит английские «готлиф», перевод тот же, а нам достается загадочное ботаническое «жимолость».
Что-то из моих комментариев покажется наивным, что-то забавным.
* * *
Для меня нет сомнений в том, что сказочные повести в стихах Марии Французской – одно из первых подлинно литературных событий старинной, очень старой Европы. Обольстительная складность, мед для переводчика. Я даже взламывала эту чуть монотонную музыку синкопами и секвенциями.
Ее усмешка, твердая рука драматурга, простоватые с виду «входы и выходы» в каждую из баллад, ее доверительные отношения с «высшим» и «низшим» миром – все это было вне поля зрения тех, кто читает только по-русски.