– Я – Гарти, я – Гарти.
Но отец, уже не способный говорить, указал глазами на Гарти, продемонстрировав тем самым, что всё ещё узнаёт нас. Отец попросил кремировать себя. Когда умерла мама, мы поместили пепел отца в её гроб, как она просила.
В детские годы я больше, чем мои братья, следовал за матерью в соблюдении религиозных обрядов. Под руководством раввина Мендеса я изучал иврит, на котором научился читать достаточно хорошо, чтобы понимать молитвы. Я посещал синагогу и воскресную школу. Вплоть до окончания колледжа я соблюдал все еврейские праздники и скрупулёзно выполнял все полагающиеся обряды в День искупления[12].
В колледже, несмотря на то что я был достаточно известен среди однокашников, так как был избран на несколько общественных должностей, я никогда не вступал ни в какие тайные общества или братства, как они теперь называются. Мне пришлось подвергнуть себя тем же ограничениям и на Уолл-стрит, и даже в общественной жизни.
После того как я добился в жизни некоторой известности, то сразу стал любимой мишенью для профессиональных антисемитов. В принадлежащей Генри Форду «Диарборн индепендент»[13] мне как-то была посвящена целая полоса как лидеру того, что принято называть «международным еврейским заговором». Позже те же нападки повторяли представители ККК, отец Чарльз Кофлин[14], Джеральд Смит, Дадли Пелли[15], не говоря уже о Германе (Йозефе (?). – Пер.) Геббельсе и Адольфе Гитлере.
Меня не так оскорбляли нападки антисемитов, как дискриминация, которой подвергались мои дети. Две мои дочери стали прихожанками той же епископской церкви, которую посещала их мать. Но им отказали в приёме в ту же школу танцев, куда ходила она. Даже после вмешательства пастора их церкви им было отказано в приёме в несколько частных школ для девочек.
Мне было очень сложно объяснить детям, почему их подвергают такой бессмысленной дискриминации. И чтобы не позволить из-за этого им озлобиться или разочароваться, я заявил детям, что дискриминация должна служить для них стимулом стремиться быть более энергичными, достичь большего. Именно так в своё время приходилось поступать и мне, когда я сталкивался с предвзятым отношением к себе.
Более того, я требовал, чтобы мои дети не ослеплялись величием Америки – оно вполне сочетается с мелочностью и ничтожеством отдельных граждан нашей страны. В этом смысле мудрыми были люди, написавшие Декларацию независимости. Когда им пришлось определять то, что считается неотъемлемыми правами человека, они очень внимательно подошли к этому и включили сюда «жизнь, свободу и стремление быть счастливыми». Не «счастье», а именно «стремление к счастью». Они не давали никаких утопических обещаний. Они обещали лишь возможность сделать жизнь лучше.