Большую роль в жизни колледжа играли общества, или братства греческого письма. Несмотря на то что среди видных студентов колледжа было много евреев, общая политика этих братств была направлена против них. Каждый год мое имя называли в списке кандидатов на вступление в общество, но я ни разу так и не был избран туда. Наверное, стоит отметить для тех, кто считает, будто южане менее толерантны, чем северяне, то, что мой брат Герман сразу же, как только поступил в университет штата Вирджиния, попал в такое общество.
Следующими за «тайными обществами» по буре страстей, бушевавших в них, являлись литературные кружки и дискуссионные клубы. Я входил в два таких сообщества: «Эйфония», куда могли записываться только учащиеся старших классов, и «Френокосмия».
Члены общества «Эйфония» собирались друг у друга дома для чтения произведений Хоторна[20], Эмерсона[21] либо Торо[22], после чего назначался критик из числа присутствующих, который должен был яростно нападать на то, что зачитывал оратор. Как написано в моих дневниках, я готовил речь в защиту Уильяма Дина Хоуэллса[23], а также выступал в качестве критика доклада моего коллеги по «Эйфонии» по творчеству Оливера Уэнделла Холмса[24].
Дискуссионное общество «Френокосмия» относилось к общепринятым авторитетам более пренебрежительно. Среди обсуждаемых вопросов в последний год моего обучения фигурировали: «Резолюция: цель оправдывает средства», «Резолюция: пьесы Шекспира писал Бэкон», «Резолюция: деятельность трестов враждебна интересам Соединенных Штатов».
Не помню, чтобы я хоть раз принимал участие в каких-либо дебатах. Испытывая гордость от принадлежности к дискуссионному обществу, я боялся даже помыслить, что придётся выступать на публике, поэтому использовал любую возможность, чтобы отлынивать от участия в дискуссии.
Несмотря на то что теперь я утратил былую робость, даже сейчас я всё ещё чувствую себя неудобно на вечеринках и на больших собраниях. Как-то наша семья отправилась на свадьбу к какой-то дальней кузине. Промучившись на мероприятии какое-то время, я выскользнул из зала и спустился в холл, где скрывался до тех пор, пока гости не начали расходиться.
Никогда не забуду чувства огромной паники, охватившего меня на первой большой вечеринке. Помню, отмечали дебют Мари, старшей из трёх любимых сестёр Дика Лидона. Дик часто бывал у меня дома, а я у него, и я был знаком со всеми сёстрами. Но идея присутствовать на почти официальном мероприятии вызывала у меня нервную испарину.