Не прошло и минуты, как в дверь постучали. Я чувствовала себя ещё более разбитой, когда столкнулась с чёрными глазами одного из прихвостней главаря. Он смотрел на меня так же прожорливо, как и Данте, знал же, чем, точнее кем, их босс вчера ночью занимался. Думаю, наши вопли слышал весь комплекс. Из-за этого я чувствовала себя крайне гадко. Дешевой подзаборной подстилкой.
Набросив на себя куртку, прямо поверх гостиничного халата, ссутулившись, я молча выскочила из комнаты, побежала по ступенькам вниз, выскочила на крыльцо. Бугай кривился в ехидной усмешке и молча следовал за мной. Только сейчас я увидела на его угрюмом лице жуткий шрам.
— Я могу в-вам доверять? — остановилась возле знакомой машины, глядя в отражение рожи амбала в боковом стекле внедорожника.
— Не боись, киса, не трону, — хохотнул упырь. — Хозяин приказал не распускать клешни.
Да, выходит, синеглазый для этих чмошников авторитет, как я поняла. Они его как щенки боятся, носятся перед ним, словно забитые дворняги. Боятся, значит, это хорошо. Значит, мне не стоит бояться их. Всё-таки Данте, наверное, честный бандит, что держит слово.
Господи, да что за бред я несу? Честный? Бандит? Ну да. Если он живёт по их особому бандитскому кодексу. Я такое где-то слышала.
Была ни была. Я рванула дверную ручку на себя, юркнула на заднее сидение огромного джипа, притихла там, забившись в угол, и с нетерпением ждала возвращения домой, а бугай послушно занял место водителя.
***
Шрамированный горилла молчал всю дорогу, а я молилась, глядя в окно. Прежде всего молилась о том, чтобы всё, что случилось ночью, навсегда забылось. Машина повернула вправо, мы оказались на уже знакомой улице. Меня почти отпустило. Не соврал, значит. Они меня не в лес везут убивать, а домой. Какое облегчение!
Тонированный внедорожник плавно въехал в родной двор и остановился. Не проронив на прощание ни слова, я быстро толкнула вперед массивную дверь и выскочила на улицу, со всех ног бросившись к подъезду, ведь там, на обшарпанных ступеньках, обнимаясь с бутылкой водки, сидел мой Славочка.
Лицо как раздавленная слива. На нём не было живого места. Хорошо так отделали любимого, ушлёпки. Ненавижу их.
Подчинённый Данте дал по газам и скрылся за углом дома.
— Слава! — я закричала, зарыдала, бросилась в объятия будущего мужа, а он — бросился мне навстречу. Мы не целовались. Ему больно. Не то чтобы говорить, двигаться особенно, а целоваться — так вообще пытка. Лицо Славы — сплошная, открытая рана.