Рядом с Семеном все менялось. Энергии
смешивались в невероятный будоражащий коктейль, Оксана чувствовала
его желание, как свое, и сходила с ума от каждого
прикосновения.
Платье упало к ногам, Семен потянул
вниз черное кружевное белье, лаская ее рукой. Оксане не требовались
прелюдии, она слишком хотела его, выгибалась в его руках, терлась
как блудливая кошка и не сдерживала стонов. Он даже не успел
раздеться, лишь расстегнул брюки. Семен толкался в ее тело, а
Оксана кричала и подавалась навстречу. Она дрожала от восторга,
чувствуя его силу, переплетала ее со своей и снова терялась в
наслаждении.
Он заснул еще до того, как Оксана
вышла из душа. Она не перешла грань, но секс с чувствующей отнимал
много сил. В отличие от него, она ощущала легкость и бодрость.
Оксана посмотрела на спящего Рыцаря.
Во сне его черты смягчились, разгладились морщины на лбу, исчезли
складки в уголках опущенных губ. Она поддалась порыву: погладила
его по волосам, — и стала одеваться.
В коридоре покрутилась перед
зеркалом, дожидаясь звонка от оператора такси и отгоняя неприятные
ассоциации с французом. Тогда она тоже оставила мужчину спящим и
настолько измотанным, что он не проснулся, чтобы дать достойный
отпор убийце.
Оксана захлопнула за собой дверь,
подергала ручку, чтобы убедиться, что она плотно закрыта. А после
сделала нечто совсем странное: вырвала листок из ежедневника,
написала свой номер и протолкнула его в щель между стеной и дверью.
Спускаясь по лестнице, Оксана прислушивалась к глухим гулким ударам
напоенного чужой силой сердца и улыбалась. Ей хотелось, чтобы Семен
позвонил.
Лежа на холодном кафеле, он смотрел
на высокие больничные потолки. Лампы то приближались, то
отдалялись, свет мерцал. Джеймс чувствовал струящуюся сквозь пальцы
кровь, зажимал рану на животе и смотрел в лицо смерти. Тонкие,
красивые черты: карие глаза, смуглая кожа, темные волосы. Он не
понимал, кто перед ним — Хилари или Корделия. Раньше Джеймс всегда
их различал.
Боли не было, только смертельный
холод, подбирающийся к сердцу, сковывающий тело. Она держала его на
прицеле, и Джеймс не сомневался, что вскоре нажмет на спуск.
— Чувствуешь, как это было, Джеймс? —
голос отразился от стен палаты, эхом звеня в сознании. — Конечно
нет. Ведь я умирала в одиночестве.
Он слышал голос, но женщина, стоящая
рядом с ним не раскрывала рта. На ее лице будто застыла маска —
слепок жизни на поразительно похожем на человека манекене. Какое-то
время она равнодушно смотрела на него сверху вниз, потом
повернулась и ушла. Он слышал затихающий стук ее каблуков. Следом
за холодом вновь пришла темнота.