– А где же гебораан и хаанги? – поинтересовался Фраахи, упирая клюку в опустевший постамент. Еще несколько белыми кубками возвышались по другую сторону ступеней.
Старый склан поплотнее запахнул фракку и поправил брошь в виде жука, растопыренные лапы которого удерживали тяжелый плащ.
– На реставрации. – Скэр, поддавшись порыву, запрыгнул на пустующую платформу, отбросил собственную накидку и расправил тяжелые крылья. – Будет как-то так.
Фраахи коротко кивнул и заковылял в противоположную часть сада, к столу и парочке кресел. А ветер, прокатившись по лестнице, толкнул в крыло, наполняя лимфу эманом. Спина полыхнула быстрым жаром, заколотилось сердце, перегоняя горячую кровь в пальцы. И против воли подушечки указательного и большого сомкнулись, чтобы тут же разойтись, вытягивая первую нить зародыша.
Не время и не место. Фраахи ждет. И Скэр не без сожаления спрыгнул с постамента. Пальцы двигались сами, укладывая слой за слоем. Жемчужина линга росла. Белая. Пусть будет белая. Хороший цвет.
– Итак, ты своего добился. – Фраахи долго устраивался в кресле, кряхтел, ерзал, меняя форму крыльев, пока те не повисли грязными тряпочками. – Каваард мертв.
– И я искренне сожалею об этой потере.
Фраахи фыркнул и, вытянув клюку – она уперлась в сапог Скэра – заметил:
– Надеюсь, ты хорошо понимал, что делаешь?
– Я к этой дуэли отношения не имею.
– Послушай, я ненавижу сырость, но еще больше – пустые разговоры, которыми ты меня потчуешь. Оставь их. Я пришел сюда, а не на Совет, хотя мог бы и иначе. Каваард мне все-таки родственник.
Угроза? Предложение перемирия? Пусть говорит, трухлявый пень.
Жемчужина выходила темно-лиловой. В последнее время частый цвет. Хорошо хоть окраска на свойства не влияет, иначе пришлось бы выдумывать объяснение.
– Сложно иметь в родичах хаанги. – Старик вздохнул. – Они считают себя даже не выше остальных, а в стороне от них... И если бы это было так. Но он был в самом центре. Упрямец. А потому пусть покоятся с миром и он, и его безумные идеи. Да, гебораан Скэр, я пришел сказать, что считаю эту смерть… полезной для всех нас. Мой голос в Совете – твой. А там где мой голос, там целый хор.
Выверенные слова и скупые жесты. Жесткий тон и совсем нестарческий голос. Привычка читать речи сказывается? И ведь ни грана лжи в его словах, ни толики самолюбования – только констатация.