Поэтому, как ни странно, китайцы, присутствуя повсюду, представляют собой в достаточной степени внешний элемент. Ощущение, что районы их компактного проживания – это какие-то инопланетные базы, обитатели которых скорее изучают, нежели реально меняют жизнь стран, в которых находятся. Они как будто в любой момент могут собраться и улететь к себе на родину. Даже имеющаяся среди них преступность в основном концентрируется внутри китайского сообщества и практически не направлена во внешний мир. Короче говоря, мы видим совершенно самодостаточную культуру. И действительно, история показывает нам, что на протяжении десятилетий Китай и вправду не осуществлял какой-то особой экспансии.
Россия же, казалось бы, уже полностью уничтоженная, пережившая первый период распада в 1917 году и второй – в 1991 году, не должна была представлять собой какой-либо геополитической угрозы. Но на рубеже XX и XXI веков она совершенно неожиданно подсадила на энергетическую иглу Европу – при том что Китай ничего подобного не сделал. Те производства, которые сейчас есть в Китае, с тем же успехом могут быть переведены куда угодно – хоть в Таиланд, хоть во Вьетнам, хоть в Мексику (кстати, часть производств в свое время переехала в Китай из этих же регионов), – суть от этого не изменится. Россия же ведет себя абсолютно иначе.
Обратите внимание, что обострение процесса «демократизации» России началось на фоне возрождения российского самосознания, когда вдруг Россия впервые после времен Ельцина заговорила о своем независимом пути, о необходимости идеологии. Разговор, который был немыслим еще во времена первого срока Путина и президентства Медведева.
Россия вдруг стала говорить о себе как о стране, отвечающей за русский мир. И вдруг понятие «русский мир» оказалось не тождественным собственно России, а расширенным. Если угодно, в сознании американцев оно переплелось с понятием «Таможенный Союз». Тут-то и раздались истерические вопли о том, что Российская империя возрождается. А возрождение Российской империи для Америки означает столкновение религиозных чувств, религиозных доктрин. Потому что американская доктрина не подразумевает наличия другого активного игрока на этом рынке. И когда он появляется, непонятно, что с ним делать.
Зададим себе вопрос: а почему же тогда исламский фундаментализм не воспринимается американцами с такой же степенью угрозы, как российское возрождение? Да просто потому, что понятийный аппарат исламского религиозного экстремизма абсолютно противоположен понятийному аппарату американской философии. Исламисты не оперируют понятиями демократии или свободы личности. Об этом речь вообще не идет. Таким образом, отсутствует борьба за одни и те же мозги, за одни и те же умы. А вот Россия противостоит США именно на той поляне, которую американцы считают стопроцентно своей.