Я машинально осенил себя крестом и незаметно сплюнул
через левое плечо, на поругание мелкому бесу.
В общем, наши слегка ошеломлённые Kraftfahrtruppe,
они же доблестные и несгибаемые Panzer-Grenadiere, следовали
курсом, установленным командованием. Не знаю, о чём говорили сейчас
в других машинах. Хотя мог догадаться.
Мои ребята вновь пали духом, им начали мерещиться
всякие ужасы, а тут ещё Назариан принялся рассказывать какую-то
страшилку в духе вечных и бессмертных детских сказаний о Красной
Руке и Чёрной Простыне. Пришлось выдать ему ещё один наряд.
Подействовало.
Время от времени бодрячески порыкивал из
коммуникатора лейтенант, видимо тоже озаботясь «поддержанием
боевого духа вверенных его командованию войск».
Двести километров до Ингельсберга мы должны были
пройти по плану за десять часов. И лейтенант громогласно поклялся,
что мы уложимся в график, хотя бы ему, лейтенанту, придётся
самолично нас всех или перестрелять, или предать суду военного
трибунала за преступное неусердие. Двадцать километров в час по
незнакомому лесному просёлку – любой грамотный танкист вам
рассмеётся в лицо и назовёт лжецом.
Однако мы дошли. Правда, во время этого перехода весь
взвод вконец изблевался – тряска была совершенно немилосердная;
зелёные на лицо, но, как говорится, полные боевого духа и
готовности пролить кровь за обожаемого монарха, Империю и всю
человеческую расу, мы выстроились на площади перед ингельсбургской
ратушей. Собственно, это громкое имя носил самый обыкновенный
сборно-щитовой двухэтажный барак, где помещалось градоуправление;
но поселенцы с чисто немецким упрямством именовали сие строение
«ратушей», burghalle.
В Ингельсберг должны были подойти ещё войска – два
взвода нашей же пятой роты, однако им предстояло пройти ещё больше,
чем нам, – триста и четыреста километров соответственно.
Нам, как я уже говорил, предстояло обеспечить порядок
при эвакуации. Поселенцам приказ передали заранее, и они уже все
толпились тут же, на площади, каждая семья – возле небольшого
серебристого контейнера с дозволенным к вывозу с собой имуществом.
Лица людей были угрюмы – кому охота покидать дома, достаточно
просторные и куда более уютные по сравнению с клетушками
«внутренних планет», где зачастую нельзя было выпрямиться без риска
разбить себе затылок о чрезмерно низкий полоток. А так называемая
«санитарная норма» полагала совершенно достаточным четыре
квадратных метра на человека, «принимая во внимание уровень
развития, достигнутый средствами санитарии и гигиены».