Отец всегда называл медведя его
настоящим именем. Он говорил, что берендей не может бояться бера. А
медведь — это не имя, это тот, кто ведает медом, из страха перед
бером придуманное название.
— Никогда не оборачивайся зимой, —
говаривал отец. Он часто начинал свои мысли со слова «никогда». И
каждый раз оказывалось, что из этого «никогда» есть исключения.
— Совсем никогда? — неизменно
спрашивал Берендей.
— Только в крайности, — отвечал отец,
— только спасая свою жизнь. Или когда собираешься умирать. Или
когда ждешь потомства и охраняешь берлогу медведицы.
— А почему нельзя оборачиваться
зимой? — спрашивал Берендей.
Вот на этот вопрос по мере взросления
сына отец каждый раз отвечал по-разному.
В раннем детстве он говорил, что
зимой тебя покидают боги-покровители и ты остаешься без их защиты.
Потом он говорил, что голод сведет тебя с ума и ты потеряешь
человеческую сущность. А года через два добавил, что берендей,
обернувшийся зимой, в большинстве случаев становится людоедом и
плохо кончает.
Берендей никогда не оборачивался
зимой. Во всяком случае, этот запрет настолько слился с его
сущностью, что он даже в мыслях не мог себе представить, как он это
сделает.
— Уважай себя, уважай других, и тогда
они тоже будут тебя уважать, — говорил отец.
И Берендей до вчерашнего дня уважал и
себя, и других. А теперь все сломалось. Он смотрел на заснеженный
лес и тосковал об отце. Отец всегда знал, что делать. Берендей ни
разу не видел, чтобы тот растерялся. Удивился — да, отец до конца
своей длинной жизни не переставал удивляться. Но он ничего не
боялся и быстро принимал решения.
— Берендей должен в совершенстве
владеть своим телом, — говорил отец, — как беровым, так и
человечьим. Бер не жилец, если он не владеет своим телом. Он
слишком грузен, особенно осенью, и поэтому уязвим.
И Берендей учился в совершенстве
владеть своим телом. В школе он никогда не дрался со своими
сверстниками, но почему-то все знали, что он их сильней. И в армии,
которая для большинства становится адом, у него не было проблем.
Его уважали. Он никого никогда не боялся. Во всяком случае, никто
никогда не видел его страха. Отец учил его скрывать свои
чувства.
— Никто не должен видеть, что ты
боишься. Никто не должен видеть, что ты устал. Никто не должен
видеть, что тебе больно.