– Вы слышите меня, а?
– Что, простите?
– Девушка, я уже пять минут пытаюсь перебраться через вас. Скоро снова включат этот значок.
Да, это мы летели в самолете из Москвы в Мадрид одним декабрьским солнечным днем. Поверить не могу, что прошло уже два с половиной года, а ощущения помнились в самых мельчайших подробностях. Я с удовольствием прижала ладони к теплой поверхности серого в белую точку камня, похлопала по нему беззвучно и, запрокинув голову, уперлась взглядом в ночное барселонское небо. Было приятно прикасаться к камню. Но так ли приятно было прикасаться к прошлому?
– Вы что, не понимаете? Вы слышите? Загорится это значок, а я буду не пристегнута. Или опять затрясет так, что будь здоров. Вам бы понравилось сидеть в сортире, когда самолет попадает в зону турбулентности?
– Нет, мне не… Да, да, конечно, проходите. Прошу прощения.
– «Прошу прощения»…
Наша взволнованная соседка по салону самолета, удалилась в уборную, лихо виляя бедрами.
– Что это с ней?
– Нервы.
Когда она вернулась, мы решили встать и выйти в проход между креслами, чтобы дать ей возможность добраться до своего места. Она пристегнулась ремнем так, что, казалось, не сможет дышать. Самолет стал снижаться. Мы держались за руки. Соседка с завистью косилась на наши руки. Встретив мой взгляд, она резко отвернулась, вцепилась в подлокотники и зажмурилась.
Мне с трудом удавалось сдерживать дыхание и колебания диафрагмы, и сохранять спокойное выражение лица. Чтобы страх из моих глаз не сыпался искрами на окружающих, я тоже предпочла их прикрыть. Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть. Я держу тебя за руку и мне совсем не страшно.
Нет, я не боялась полетов. Пугала неизвестность – что ждет нас там, дальше, уже после посадки. Пугал и сам страх, то опускавшийся к нижней части живота, то взмывавший иголкой к темени.
Лучи испанского солнца ослепляли через двойное стекло иллюминаторов, отскакивали от блестящей поверхности крыльев, скользили по лицам пассажиров. Стальная птица выпустила округлые когти и стала уверенно цепляться ими за взлетно-посадочную полосу.
Прилетели без опоздания. Оставалось пару часов до закрытия метро. Хорошо, что подземка доходила до мадридского аэропорта, иначе пришлось бы брать такси или трястись в автобусе. В ожидании серии таможенных и паспортных процедур, я уверенно двинулась к выходу, делая вид, что неподъемный чемодан совершенно не оттягивает мне руку. Я демонстративно изображала решительность и бодрость. За спиной осталась трещать лента подачи багажа, будто гигантская анаконда свертывалась в клубки, шелестя чешуей. Стрелка налево, коридор, стрелка направо, коридор, стеклянная дверь, снова стрелка направо. Ни души, только механизмы и вездесущие камеры видеонаблюдения. Вот сейчас какое-нибудь всевидящее око заметит ужас на наших с тобой лицах и стражи порядка потребуют досмотра. Не то, чтобы меня пугал осмотр наших документов или чемоданов – я была к этому готова, но предчувствие дискомфорта, когда ты под пристальным вниманием властей, вызывало приступы тошноты, ноги дрожали, не слушались; в горле пересохло, мысль застыла. Главное не останавливаться, сделать рывок и выбраться на волю. Я поминутно оглядывалась назад, проверяя, держишься ли ты; пыталась улыбнуться, мол, всё хорошо, прорвемся.