Да, такую коллекцию “сирых” трудно подобрать; если каждый из них в отдельности не способен тронуть сердце зрителя, то коллекция этих “детей отца Иоанна” может заставить дрогнуть самое черствое сердце! Пусть большая часть их пьяницы или люди порочные, пусть сами они виноваты в своем положении, но ведь это люди… люди страдавшие и не имеющие в перспективе ничего кроме страданий!
Вот бывший студент медицинской академии, вот надворный советник, поручик, бывший купец-миллионер, вот родовой дворянин громкой фамилии… Мне показали старика, который двадцать лет питается одним хлебом и водой, у него высохла правая рука, он лишился возможности работать и 20 лет живет подаянием отца Иоанна. Двадцать лет не имеет собственного угла, не видал тарелки супа, и если бы не отец Иоанн, то давно умер бы с голоду.
Я просил показать этого старика. Несчастный стоял в хвосте “строя” в первой колонне.
– Любоваться пришли, – ядовито обратился он ко мне, когда я остановился против него…
Вид старика был суров; нависшие седые брови почти закрывали глаза, а всклокоченная седая борода спускалась на грудь; глубокие морщины и желтый отлив кожи красноречивее слов свидетельствовали о пережитом старцем… Его высокая фигура как-то сгорбилась, а правая рука висела без движения…
– Возьми, старец, – протянул я ему руку с кредитным билетом.
– Оставьте себе или дайте вот им, – отвечал он, мотнув головой в сторону “строя”, – я не нищий, моя правая рука высохла, а левая не принимала еще милостыни…
– Да ведь ты же 20 лет живешь подаянием!
– Ложь! 20 лет меня питает отец Иоанн, но милостыни я не просил и подаяния не принимал.
– Так если ты берешь от отца Иоанна, почему же не хочешь взять от меня?
– Я не знаю тебя и знать не хочу, а отец Иоанн – мой отец, он не свое дает, а Божие, дает то, что он получает для нас от Бога. Ты даешь мне двугривенный как нищему, а отец Иоанн дает мне как родному, как другу дает любя… Он тысячу рублей дал бы, если бы нас меньше было, для него деньги не имеют той цены, как вам, господин…
Еще не было 6 часов, когда из калитки хорошо знакомого “золоторотцам” дома вышел Батюшка… Толпа заколыхалась, но все остались на местах, обнажив только головы.
Отец Иоанн снял свою шляпу, сделал поклон своим “детям”, перекрестился на виднеющийся вдали храм и пошел по “строю”.