У Милы в памяти всплыла одна картина.
Дмитрий порой подшучивал над ней.
– Если бы только люди заглянули за твою нелепую красоту, – говорил он, – может, они бы увидели, какой ты на самом деле неплохой человек. Я так рад, что это увидел! Это было очень непросто, но мне каким-то образом удалось!
Мила подумала, что бы он сказал, если бы увидел ее сейчас, одетую как старая бабка! Как бы он расхохотался!
И тут она вспомнила, что Дмитрия нет в живых.
– Приготовиться! – крикнул из кабины один из мальчишек- летчиков.
Петрова почувствовала, как самолет заскользил в воздухе, быстро теряя высоту.
Как только он спустился до какой-то определенной высоты, характер темноты за иллюминатором изменился. Теперь темнота потеряла глубину и фактуру, и Мила догадалась, что самолет больше не летит над горами, а находится между ними, в какой-то извилистой долине, окруженной высокими вершинами. Лицо сидящего напротив подполковника госбезопасности из пепельно-бледного стало мертвенно-бледным, и он с такой силой стиснул челюсти, что Мила испугалась, как бы он не сломал себе зубы. Затем самолет упал – рухнул плашмя, так, пожалуй, будет точнее, с такой силой, что от резкой встряски у Милы звезды брызнули из глаз. Самолет подскочил вверх, снова упал и, наконец, полностью отдавшись земле, покатился, передавая через стойки шасси и фюзеляж все толчки от неровностей напрямую телу Милы.
Попрыгав по кочкам, самолет остановился. Открылась дверь, и вместе с холодным воздухом и запахом сосен в кабину проникли руки, которые помогли Петровой спуститься на землю. Только теперь подполковник госбезопасности вышел из оцепенения. Когда Мила проходила мимо него, он схватил ее за руку и злобно шепнул прямо в ухо:
– Не подведи, Петрова! Только не как на Курской дуге!
Курская дуга! Значит, им все известно!
Но тут Милу вытащили из самолета в другое столетие. Вокруг суетились бородатые мужчины, перетянутые крест-накрест пулеметными лентами, с висящими на груди автоматами. У каждого за поясом и в голенищах сапог торчали немецкие гранаты- «колотушки», а кобуры оттягивались под тяжестью всевозможных пистолетов, от древних маузеров и наганов до «Люгеров», не говоря уж про «Токаревых», и все это бряцало, гремело и сияло в свете факелов. А еще штыки, кинжалы, охотничьи ножи, некоторые размером чуть ли не с саблю, заткнутые за пояс или висящие в ножнах. У каждого мужчины и у каждой женщины – а их было несколько – имелось по крайней мере три вида оружия. Эти люди были счастливы, потому что жили в ладу с собой – частицы своей культуры, носители ее ценностей.