– Это будет зависеть от тебя. Как поведешь себя, так и будет. Ну, а я – останусь жив – скажу, если заслужишь.
– Ладно, отходи. – Карцев встал, небрежно бросил шапку на голову и снова превратился в сердцееда. – А насчет политрука молчи, окромя нас никто не знает. Прощай пока!
Едва закрылась дверь за Карцевым, как в избу влетела Анфиса. Увидела спокойное лицо Николая, привалилась плечом к стене, виновато улыбнулась и стала поправлять сбившийся платок.
– Напужал до смерти, вражина!.. Чего он?
– Да так, побеседовать зашел, познакомиться.
– А я как увидала – кабур у него не за стегнут, так все оторвалось. Ну, ничего, слава богу. Я сейчас.
Она вышла в сени и вскоре вернулась с огромным букетом опавших листьев.
– Вот, для тебя постаралась. Какая красота-то в лесу! Век бы не уходила. Все огнем горит, и надышаться никак не можно. Сейчас я его в банку только поставлю.
Она сбросила жакетку, достала из печурки банку, подошла к постели. На Николая пахнуло влажной лесной прелью, прохладным ветром и небом.
– Осенние ромашки! – продолжала радоваться Анфиса, склонившись над кроватью и устанавливая букет на подоконник, около подушки Николая.
Он только теперь заметил, какая она по-девичьи стройная и гибкая, какие у нее мягкие и нежные руки, обнаженные до локтей, какие чуткие и ласковые пальцы, перебирающие веточки букета.
– Нравится?
– Великолепный букет! Как ты сказала, осенние ромашки? По-моему, это лучше, чем любые ромашки.
– Вот поправишься, вместе пойдем в лес, только, боюсь, к тому времени будет зима.
– А разве зимой в лесу плохо?
– Я больше люблю осень.
Он поймал себя на том, что разглядывает ее, и смутился. А она перехватила его взгляд, зарделась.
– Ну, я побегу. Сейчас старики придут, они малость поотстали.
И ушла, на ходу надевая жакетку.
А он долго думал об Анфисе и о том, как нетрудно человеку обмануться в своих надеждах.
– Прохор Игнатьевич, бритвы у тебя нет ли?
– Не то бороду снять надумал?
– Угадал. И усы – тоже.
– Нынче, поди, сподручней небритому-то. Глянешь – да и примешь за мужика. Вид у тебя будет ненашенский, приметный.
– Дай бритву, коли есть!
– Гляди, как лучше хотел. Сам-то я ей никогда не баловался, с парнятства бороду ношу, от зятя осталась.
– От зятя?
– Сгинул в финскую, вот Анфиска-то и бедует одна.
Прохор полез в сундук, долго копался в небогатой рухляди, нашел. Бритва была завернута в тряпку. Там же, в узелке, оказался и помазок. Поставил перед Николаем щербатое зеркальце, достал из печи горячей воды. Сел напротив, облокотившись на подоконник.