теплом седле. Гриня стоял рядом с ним, но когда, уже после пестрого Воробья, волоком
потащили какого-то другого, еще более любимого им коня, Гриня, оскалившись, бросился на
Андрея и, вырвав ружье, хрястнул прикладом о землю. Андрей, опомнившись, поймал его,
стиснул сзади.
– Ва-аська! – заорал он, поворачивая бледное лицо к Кореневу – старшему. – Забери
его! Зачем ты его привел!
Гринин отец медленно поднялся, швырнул узду и, ссутулившись, пошел прочь.
После восьмого класса Гриня уехал учиться в ветеринарный техникум.
Бояркину тоже было жаль коней, он даже отказался смотреть, как их стреляли, но
поступление Грини в техникум не одобрял. Такой ход жизни представлялся ему слишком
обыденным, скучным, без "полета". Сам Николай собирался шагать пошире, и в тетрадке с
самолетом на обложке он особенно жирно выделил слова Циолковского: "Человек полетит,
опираясь не на силу своих мышц, а на силу своего разума". Слова "на силу своего разума"
Николай подчеркнул дополнительно, что должно было постоянно напоминать ему об учебе.
С учебой же, особенно по самым важным для летного училища предметам, происходило что-
то странное.
История казалась нудной, неинтересной. Увлекательной она была лишь в седьмом
классе, когда с начала учебного года пришел новый историк. Выглядел он старше молодых
учителей – выпускников института, вместе с которыми приехал. Он был невысокий, с
крепким летним загаром, с белесыми щетинистыми усами, с жилистыми руками. Бояркину
почему-то запомнились и первые его жесты, и первые фразы. Сначала историк не назвал
своего имени и для знакомства не стал поднимать всех по списку. Он положил новенький
журнал на стол, прошелся у доски, критически посмотрел на всех и вдруг спросил:
– А что, ребята, вы любите историю?
Класс подавленно молчал, потому что утешить учителя было нечем.
– Конечно, любите, – спокойно, словно констатируя факт, продолжил учитель, – как же
ее не любить. История – ведь это вся наша' жизнь, а не просто школьный предмет. Я много
размышлял о жизни, и об истории. И я надеюсь, что с сегодняшнего дня мы будем
размышлять об этом вместе.
За несколько минут в классе произошел переворот – история стала любимым
предметом, а историк – кумиром. Его уроки были интересными и разными. Учебник он почти
не открывал, но часто зачитывал что-нибудь из других, разбухших от закладок книг: