срочно оформить все документы. И этот факт приводит в дрожь. Если это требуется оформить,
значит, ребенка могут и отнять. Тимофей, не переборов их страха, советует на время и вовсе
уехать из села. Господи, да как уехать-то?! Разгар зимы, середина января, а тут и куры, и корова, и
чушка, и сено в огороде, и дом, к которому строено-понастроено, да всё своими руками. Страшно,
но надо всё продавать. Надо увязывать шмотки, увольняться, машину заказывать. «А ехать-то,
15
кстати, куда-а?!» – оторвавшись от этих сумбурных сборов, почти взвывает ошарашенный драчун
Огарыш. И снова совет Тимофея: можно и не далеко, на какую-нибудь байкальскую станцию.
Говорят, там и дома дёшевы, и дорога – сутки поездом. Но зато там уже Бурятия. А что такое
Бурятия? Там что, законы другие? Да нет, те же, но всё же вроде чем-то понадёжней, потому что
Бурятия. Тьфу на тебя! Объяснил тоже! А ехать всё равно надо…
Наваливается всё это в основном на оглоушенного Михаила. Маруся же вроде как отключена –
не может оторвать от себя кутанного-перекутанного, слабого, недоношенного ребёнка. Слившись с
ним, она как сидит, так почти что сидя и спит. Огарыш долго помнит потом её такой сидящей,
прижимающей ребёнка к своей громадной бесполезной груди с бутылочкой искусственной смеси в
ладони. Пожалуй, ребёночек, эта кроха новой жизни, и сам ошеломлён той потрясающей и уже
неожиданной добротой, распахнувшейся здесь. В избе уже всё сдвинуто, разворочено, расстроено.
Михаил с Тимофеем, со скрипом шкрябая о колоду, выволакивают в ограду на снежок шкаф с
кривым, но зато зеркалом, комод, с окон скомкано, как при срочной эвакуации, сдирают тюлевые
занавески.
Маруся не обращает внимания ни на что, не удивляется даже мусору, неизвестно откуда
взявшемуся на полу. Её назойливо мучит мысль, что это бегство, а если бегство, значит, есть и
вина. Совесть не принимает довода, что Алка сама не хотела ребёнка. Разве нельзя было её по-
родственному вразумить, просто вдохнуть в неё каплю своей жажды? Да ведь только не хотела
этого, не справилась с собой, успев напёред присвоить ребёнка. Ещё в первую бессонную,
страшную от счастья ночь, она украдкой от мужа приближает свою грудь к чмокающему детскому
ротику. Ребенок смолкает и тянет. Оказывается, вот оно какое, полное счастье! Но если какое-то
чудо и происходит в этот момент, так только в душе Маруси: молоко из неё всё равно не брызжет.