Вон даже Балагур нервничает, потому что мы все пришли к таким же выводам.
Однако отвлёкся. Важнее вопрос, как Эдем допустил попадание взрывчатки в этот мир? Даже Листик не смог бы в кратчайшие сроки изготовить из местных ингредиентов, что-то взрывоопасное. Тем более в таких количествах…
После взрыва башни и скидывания вниз часовых со второй скалы, прогремело ещё три взрыва. Один из них проделал дыру в стене.
Ждать было больше нечего, и мы организованной толпой рванули в бой. Я, Балагур, Тихоня и Пума ворвались в пролом, размахивая копьями, а локисы устремились через верх. Чтоб помочь одинокой фигурке в голубом берете, ловко сражающейся сразу с двумя бандитами.
И собственно всё. Ярким финалом боя стало падение со стены, одного из посредников прямо нам под ноги. Этакий «шмяк» и тишина.
Внимание!
Вы сняли осаду с города-храма. Бонусы перестают действовать. Ограничения сняты.
И только задумчивый Мажор, в неизменных камуфляжных штанах и кожаной куртке, видимо, тоже снятой с кого-то из бандитов, стоит над двумя тушками бронированных врагов. Чуть дальше, виднеется не менее десятка трупов. А в руках у него очень знакомый топорик…
— Кто спёр мой топор?! — раздаётся громовой рык Локи, откуда-то со стороны храма.
Егор, дёрнувшись, озирается по сторонам и, наклонившись, вкладывает секиру в руки лежащего у его ног трупа и со счастливой улыбкой бросается к нам обниматься:
— Братишки! Ритка! Я так рад вас видеть!
Налетев ураганом, Егор, первым делом, сгрёб в охапку Балагура, стиснув так крепко, как будто, боялся вновь потерять. Вовка не отставал, в своём стремлении переломать другу кости, а из глаз бегут слёзы радости.
— Братишка… — слышится яростный шёпот. — Братишка, живой…
Резко оттолкнув от себя Вовку, Мажор сгребает в охапку Тихоню:
— Жив, бродяга, жив!
Вот даже обидно. Почему меня в последнюю очередь? Если ещё и Пуму раньше будет тискать…
Но тут наш старшина оказался возле меня и, состроив умильную мордаху, выпалил:
— Олежа, на ручки, — и заржав, гладя на мою обалдевшую морду лица, с ногами запрыгивает на меня, обхватив ими поясницу. — Олежка! Какой же ты здоровый! Братка! — крепко стискивает. Кажется, что-то хрустнуло…
Стою и пускаю совсем не скупую мужскую слезу. То ли от радости, то ли потому, что на мне повисло, уже двое. Это Саня-Лаки свалился со стены и, последовав примеру Мажора, запрыгнул на меня, с диким повизгиванием: