Я просыпаюсь рано утром. Смотрю, как через маленькое прямоугольное окошко под потолком в мой подвал влетает тополиный пух.
В подвале пыльно.
В подвале полно старых лопнувших пробирок. Сверху – разрушенная лаборатория. Когда-то в ней производили детей. Будущих солдат. Уж и не знаю для кого – для нас или для них.
Я тихо лежу на старой раскладушке и стараюсь не чихнуть. Я зажимаю левой рукой нос и пытаюсь отвлечься. Отвлечься получается только на Сережку.
И тогда я вспоминаю наш первый поцелуй.
Еще я вспоминаю наши тайные встречи на том самом месте, где когда-то был парк Горького.
Сожженные пеньки деревьев. Куски покореженного металла – когда-то они были каруселями. И мы с Сережкой держимся за руки. Смотрим друг дружке в глаза.
Бомбежка в паре километров от нас. Крики умирающих и вонь горелого мяса. Вонь горелого человеческого мяса, и Сережкины сильные руки, которые обнимают меня.
Вой одичавших собак, кроваво-красная луна, чавканье в пяти шагах, и Сережкины губы – нежные и понимающие.
Скелет ребенка на черной скамейке, яма диаметром метров десять – сюда совсем недавно попал снаряд, – и наши с Сережкой тела сливаются.
Это была шестая ночь вместе, когда я спросила, помнит ли Сережа нашу первую встречу.
Он засмеялся и сказал:
– Это было неделю назад, маленькая! Как я мог забыть?
Я провела мизинцем по его заросшему щетиной подбородку и сказала:
– Все равно скажи.
И тогда он сказал:
– Я все помню, Вика.
А я спросила, касаясь его ладони:
– Почему ты тогда не выстрелил?
Он молчал секунд десять, и я слышала его дыхание – хриплое и тяжелое.
Потом Сережа сказал:
– Я увидел в твоих глазах себя.
И вот сейчас я лежу на грязной раскладушке в заброшенном подвале и пытаюсь понять, почему так получилось. Почему наша любовь закончилась именно так?
А еще я пытаюсь не чихнуть – я зажала нос левой рукой. Правой не получилось бы – на ней не хватает трех пальцев. Большого, указательного и среднего.
Как хорошо, что безымянный остался. Если мы все-таки помиримся с Сережкой, если он захочет на мне жениться…
Тогда безымянный палец правой руки пригодится.
Рядом с кушеткой валяется потрепанная книжица в толстой солидной обложке. Книжка называется «Теория моногамии». Ее автор – известный на Земле человек. Мужчина.
Этой книжке лет сто. Автор давно умер, сгнил в своей могиле, а его дело живет.
