Бык нападать не желал.
Джеймс Кейл выставил вперед ногу и закричал, но бык перед ним остался на месте, хотя должен был нападать. Вообще на этой стадии боя у быка должно было оставаться еще много сил. Ничего нельзя было поделать. Самые точные физические приборы не могли измерить невероятной выносливости и храбрости быка. Но этот – устал. Значит, Джиму надо заколоть его сейчас. Он двинулся к быку и вновь выставил ногу вперед и закричал, подбивая усталого зверя еще на одну атаку. Когда рог промелькнул мимо, скользнув по его бедру и талии, он быстро втянул живот, чувствуя невольный холодок, пробежавший по спине. Как и у быка, у него была своя программа; и пока оба они действовали строго в соответствии с этой программой, он находился в безопасности. Но он стал тореадором после шести месяцев усиленных тренировок. И у него была свободная воля – то, чего не было у быка – а свободная воля давала ему возможность нарушать программу и делать ошибки.
Если он сделает ошибку, этот бык все еще может убить его. И поэтому он был очень осторожен – даже сейчас.
Силы быка были почти на исходе. Джим сделал еще несколько осторожных пассов, вытащил шпагу и вонзил ее между рогов.
Бык опрокинулся, упал на колени и – когда он уже вытащил шпагу – свалился на бок.
Пока он смотрел на смерть животного с бесстрастным лицом, перед упавшим быком на песке внезапно появилась женщина.
Он повернулся к ней. Это была принцесса Афуан, тетушка Императора и глава делегации Высокородных, занимающих сейчас официальную ложу у арены; они были окружены местными жителями Альфы Центавра III. Афуан была высокого роста, одета была – если то, что она носила, можно было назвать одеждой – в какое-то подобие белого облака. Руки ее оставались обнаженными, но все тело от подмышек до пят было закрыто, и ноги ее обрисовывались только при ходьбе.
Над этим облаком одежды виднелась белая кожа, но отнюдь не такая «белая», как у землянина Джима.
Кожа Афуан была цвета белого оникса, и Джим мог ясно видеть синие вены, чуть пульсирующие на мраморной колонне шеи. У нее было узкое лицо и огромные глаза, неожиданно желто-лимонного цвета. И хотя в ней не было ничего восточного, разрез глаз чем-то напоминал кошачий: узкие, под длинными веками и ресницами по обе стороны ее длинного прямого носа. Как скульптура она была прекрасна, и ее рост ничуть не уступал росту Джима: шесть футов и шесть дюймов.
