Я с детства верю в гаданья, предсказанья, тайные знаки и пророчества. И, поскольку верю, тщательно избегаю всей этой мракобесной чепухи. Помню, мне было лет десять, я с мамой и маминой подругой Ниной – на курорте в городе Трускавце, куда маму отправили пить воду для поправки печени, а Нину пить воду из соседнего колодца от бесплодия. Стоим в хорошеньком дворике, снятом у лютой западнянки, которая ненавидит нас по трем причинам: как курортников, как москалей и особенно как евреев. Нина, между прочим, была ни при чем, а я такая маленькая, что можно было бы сделать и снисхождение. Стоим во дворе, ждем Нину, которая всегда долго собиралась «на источник». И тут входит во дворик, весь его заполнив юбками, волосами, резким гортанным голосом женщина в красном платке и с большими серьгами. Руки у нее заняты множеством вещей: шаль, платок, карты, книга. Большая белая книга в грязной обложке. Гадалка смотрит на маму довольно равнодушно, но тут появляется Нина, и она кидается к ней:
– Погадаю, красавица, погадаю. Все знаю, что было, что будет… Что здесь, что здесь, – приложила руку к голове, потом к сердцу, а потом сделала непристойный жест, слегка расставив ноги, – и что здесь… – И засмеялась ужасным смехом.
– Цыганка, – прошептала я маме, ожидая подтверждения. Хотя я уже вышла из возраста, когда, известное дело, цыгане крадут детей, но все-таки…
Предполагаемая цыганка услышала мой задушенный шепот, повернулась:
– Не, не цыганка, сербиянка…
И продолжала, уставившись неподвижными глазами на Нину:
– Пей – не пей, гуляй – не гуляй, все будет, чего задумала, а не по-твоему…
Цыганка-сербиянка держала Нинину чахлую руку в своей – большой, в крупных красных камнях, – вертела ее, как существующую в отдельности от Нины вещь, потом попросила одно из Нининых колец, маленькое, с белым камешком, и Нина молча сняла его и положила ей в руку.
– Девочку бы мне… дочку…
Сербиянка слизнула Нинино кольцо с ладони в широкогубый рот и раскрыла книгу. Букв в ней не было, одни только точечки. Гадалка пробежалась рукой по странице, задержала руку в каком-то месте, сверкнула на Нину недобрым глазом и сказала:
– Будет, будет, лучше б не было. Будет тебе, не надолго будет…
Глазастая Нина побелела.
Гадалка закрыла книгу, полностью потеряв интерес. Повернулась, чтобы уходить, и уже через плечо посмотрела на меня и крикнула моей маме:
