И я коснулся дна и, оттолкнувшись,
вверх
поплыл на свет
неведомых, невидимых планет…
Старинная дэльская песня
Дважды в месяц, на новую и на полную луну, все жители Шолоха
крепко запирают двери своих домов.
В это время смутные тени в темно-зеленых одеждах выходят в лес.
Их неясные лица под глубокими капюшонами дышат золотом старинных
гобеленов, а ярко-оранжевые фонари освещают им путь. Шаги
незнакомцев легки: ни одна травинка не чувствует их тихой поступи.
Всюду царит безмолвие. Не крикнет птица, не шелохнется листва
старой ивы.
В такие ночи Шолох, столица Лесного королевства, безраздельно
отдан духам.
Мы называем их «бокки», потому что на древнем наречии Восточных
Пределов «бокки» означает «искра», «тайна» и «непостижимое».
Бокки бродят по всему городу. Они кружат по дубовым рощам,
выходят на центральные улицы, спускаются к бурным водам реки
Нейрис. Иногда они подолгу стоят под окнами того или иного дома, и
только фонарь со скрипом раскачивается на ветру.
Ни один шолоховец не посмеет нарушить дозор
бокки-с-фонарями.
Нельзя препятствовать их скорбным прогулкам. Они — егеря старых
королей, важнейшая часть нашей истории. Признавая право бокки на
две ночи в месяц, мы будто снимаем шляпу перед богами-хранителями,
без которых Шолох никогда не стал бы Шолохом.
Но… Как быть, если дух уже битый час топчется на твоей клумбе и
колотит, колотит, непрестанно колотит в окно фонарем?
— Вот зараза! — Кадия потопала к нарушителю спокойствия. От
обжигающего чая носик подруги раскраснелся, оттеняя ее пшеничную
шевелюру.
— Эй, ты, призрак! — Кад ткнула пальцем в стекло. — А ну брысь
отсюда!
Ноль эффекта. Бокки по ту сторону продолжал бесчинствовать.
Хотя я на его месте поумерила бы пыл: Кадия страшна в гневе.
Писаная красавица, стражница, дочь высокопоставленного чиновника и
просто боевая натура, она кому хочешь задаст жару. Будь он хоть
трижды «непостижимый».
Я тоже с любопытством подошла туда, где спальня обрывалась в
ночь. За панорамным окном во всю стену, выпуклым, как аквариум, мир
духов плыл под толщей волшебства.
И только бокки всё стучал, как сумасшедший дятел.
— Что будем делать? — протянула я.
— Не обращайте внимания! Тогда ему, наверное, надоест, —
предложил Дахху.
Дахху — это третий и последний из нашей дружной компании.
Сейчас друг полулежал на диване, и длинный полосатый шарф
обматывал его шею свободными петлями, свисая чуть ли не до пола.
Дахху дотошно изучал передовицу «Вострушки» (лучшая столичная
газета, печатается под редакцией Анте Давьера). В новостях не было
ничего интересного, но Дахху, знаете ли, педант.
