«… Вот ты строишь песочный дворец, складываешь из этих мельчайших и почти невесомых песчинок нечто, а ведь знаешь, что рано или поздно, – развалится дворец из песка. От дуновения ли ветра, от неосторожного ли движения руки, от слишком ли сильного дыхания твоего, от собственной ли тяжести или оттого, что основание его водою будет подточено, – а развалится твой песочный дворец…
…И, злосчастный Сизиф, будешь ты продолжать бессмысленное это занятие – строить свой зыбкий дворец…
…Несчастный, несчастный… Даже вечные горы качают во сне белыми головами. Ты ли, рожденный божеством, удовольствуешься уделом смертного? Ты катишь на проклятую гору свой всегдашний булыжник, а ведь мог бы быть полубогом, мог бы быть, как прародитель наш Орфей, божественным слушателем, и, вслушиваясь, повторять те, золотые звуки… мог бы всматриваться в то… отраженное… [лицо?] …мог бы… и как то цветка дыхание опьяняющее…
…вечный ребенок, играющий в вечности в песочные дворцы. (О времена, о дворцы!) На дне Океана в объятиях звезд морских и в образе спрута ты был властелином Горгон: Сфены, Эвриалы и Медузы, чьи волосы – змеи. Многие искали твоей дружбы, и возлюбленных своих обнимал ты многочисленными щупальцами. О, счастье быть спрутом и иметь не две руки, но восемь, десять, тринадцать, сто! И все они, все ощущали тепло желанного тела, и ты обнимал его всею огромностью своей, и как бы внутри тебя оказывалось оно…
..На разбитой чернофигурной амфоре сохранилось твое изображение, владыка Океана. Черепки…»
Времена, которых в нашем языке только три, времена, которых на самом деле больше и которые живут во мне, причудливо переплетаясь, образуя уходящую в бесконечность вязь, некий объемный, еще никем не расшифрованный иероглиф, эти времена изредка приносят на крыльях твой образ, твой голос приносится волнами этих времен. Я переживаю прошлое мгновение – и уже другие, предшествовавшие ему, мгновения наплывают на него, являясь из третьего, четвертого, тринадцатого времени. Связи, их соединяющие, обрываются, и являются мгновения из будущего, из ближайшего будущего, из будущего бесконечно далекого. Временная последовательность теряется, внутри меня обустраивается небольшой, но вполне комфортабельный сумасшедший дом. Роман, который я пытался выстроить в той последовательности, в какой он должен был происходить в действительности, превращался в бесформенное собрание наплывавших друг на друга мгновений, следуя логике дома умалишенных, расположившегося на дне памяти. Историю моего маленького королевства некоторые назовут историей болезни и попытаются писать ее летопись на медицинских бланках, заклейменных всевозможными печатями и подписями всевозможных врачей. Другие лишь беспомощно разведут руками, забыв о существовании нотного письма, плоского на бумаге, но приобретающего бесконечное количество измерений при исполнении.
