– Граф Монте-Кристо имел счастье в упоении местью! – пробасил статный мужчина в плотно сидящей шляпе с чуть замятыми краями. – Вдумайтесь, Ирочка, разве не справедливо воздать по заслугам своим обидчикам? Да, да! – подхватил он под локоток спутницу – темноволосую барышню лет семнадцати, помогая перешагнуть через лужу. – Вслушайтесь, как звучит само слово «ме-есс-ть», – произнес длинно и сочно. – Впрочем, вы слишком молоды, чтобы понять! – сказал поучительным тоном и бросил недоуменный взгляд на девушку, которая, будто и не слушая, вскинула лицо навстречу солнечным лучам, наслаждаясь ласковым весенним теплом.
– А как же христианские заповеди, Федор Иванович? – возразила та с легким недоумением, потому что уж слишком серьезно отнесся собеседник к теме мести, которая пришла в разговор совсем случайно. Могла прийти и другая. Ведь какая разница, о чем говорить, когда беседуешь с самим Шаляпиным, на которого с интересом поглядывают встречные женщины, а на улице – весна и кажется, жизнь с самого утра началась заново и обещает быть счастливой и бесконечной. – Мне так, напротив, кажется, что граф – несчастнейший из людей! Подумать только, на что он потратил жизнь? Как это можно?!
– Как это можно? – снисходительно переспросил Шаляпин, прощая спутнице юную бескомпромиссность – горячую и искреннюю. – Поверьте на слово, Ирина Сергеевна, очень даже неосмотрительно так заявлять.
– И в чем же моя неосмотрительность, Федор Иванович? – поинтересовалась она беззаботно.
– Такие слова нельзя произносить! – Шаляпин нахмурился. – Никогда! Да-да, ни-ко-гда! – повторил он по слогам, для большей убедительности. – Меня еще бабка научила. Стоит только воскликнуть: «Как это можно?!» и, чем больше в вопросе негодования…
– …и осуждения… – весело добавила Ирина.
– …и осуждения, – кивнул Шаляпин, – тем больше вероятность, – его голос трагически зарокотал, – что судьба, услышав вопрос, непременно поставит тебя именно в такие условия, при которых ты сам же и дашь себе ответ на вопрос «как это было можно?» Ох, не шутите, голубушка, с такими словами.
– «Не судите да не судимы будете»? Так, Федор Иванович?
– Именно так, – подтвердил Шаляпин и вдруг остановился, состроив трагическое лицо. – Но… фраза уже произнесена… и услышана… там! – театрально вскинул он руку к небу.
