Глядя в бесовские тёмные глаза, я чувствую себя униженной и оскорблённой. Хотя и не имею права теперь вообще что-то подобное ощущать. Сама приняла решение отдаться этому страшному человеку. Сама! Так какого чёрта мысли лезут ненужные? Не так-то просто оказалось на деле то, что ещё вчера представлялось лёгким?
Колени затекли, но ёрзать не осмеливаюсь. Нельзя приводить Его в бешенство. И без того глаза у него горят, как два адских факела, до мурашек пробирают. Он возвышается надо мной, как гора, а мой взгляд прикован к мощной фигуре. Обнажён по пояс, под моими пальцами ремень из жёсткой кожи, и он расстёгнут. Шакал выжидает, не произнося ни слова. Рука его лежит на моей голове, и я вздрагиваю, чувствуя, как он наматывает волосы на кулак.
Напряжение витает в воздухе, меня бьёт озноб. Каково это будет, лишиться невинности с человеком, для которого я не более, чем товар? Пушечное мясо, как цинично заметил мой родной брат. Брат, отдавший меня на растерзание этому зверю. И это — правда моей жизни.
— Ты уснула там?
Голос с хрипотцой, низкий, глубокий, хлещет, словно кнут, в мёртвой тишине. До боли закусив губу, я зажмуриваюсь, и медленно, непослушными пальцами, тяну штаны вниз. По телу бежит дрожь, накатывает паника. До меня дошли слухи, будто Шакал предпочитает опытных женщин. А я — девственница. Когда он поймёт это, мне несдобровать. Накажет. Но как?
Его терпение на исходе. Я вскрикиваю, скорее от неожиданности, когда он резко тянет меня за волосы, принуждая приподниматься с колен. Покорно встаю, страшась взглянуть в его лицо. Но неизбежное происходит, он наклоняется, и я холодею. В глазах его, цвета выдержанного коньяка, плескается угроза. Левую щёку рассекает жуткий шрам, задевающий нижнюю губу. Желваки играют, и я даже слышу скрежет зубов.
— Так дело не пойдёт. — рычит мне в лицо, заставив откинуть голову, и шарит взглядом по моей груди. — мне обещали нормальную бабу, а ты — дохлая мышь. Мужика никогда не видела?
Хочу признаться, что видеть-то, конечно, видела, но и только. И не могу вымолвить ни звука. Язык парализован от страха, и страх этот, видимо, легко проклёвывается в эмоциях. Шакал хмурит угольно-чёрную бровь, вытаскивает руку из моих волос, но вздохнуть от облегчения, мне не дозволено. Треск ткани смешивается со звоном у меня в ушах, и платье падает на пол. Вернее, то, что от него осталось, жалкие обрывки.
