Катя сидела
на диване. Руки, как у примерной ученицы, сложены на коленях, спина прямая.
Пальцы сжаты в кулаки так сильно, что ногти больно впивались в ладони. Рядом на
диване – щётка для пыли. Катя занималась уборкой, когда муж решил сообщить ей
свою потрясающую идею.
Андрей
вальяжно расположился за своим рабочим столом, смотрел на Катю с ласковой,
немного покровительственной улыбкой. Так
смотрят на детей, которые не могут понять элементарно-простой вещи. Например, почему
нужно сначала пообедать, а только потом гулять и играть.
Он широко,
радостно улыбнулся:
- Давай уже
соглашайся. Тем более всё равно завтра Лена переезжает сюда.
- Как сюда?
Но Катя не
хотела жить втроём! Никогда в жизни она не предполагала, что будет делить гражданского
мужа и пространство с чужой женщиной! Что станет для Андрея не просто женой, а
ещё одной женой!
- Ты не
можешь жить с двумя женщинами одновременно! В конце концов есть закон, и
вероисповедание, которые это запрещают! – схватилась Катя за последнюю соломинку.
- Закон сам
по себе, я сам по себе. По закону мы с тобой вообще чужие люди, но разве это
что-либо меняет? Мы муж и жена, хоть и без глупых записей в книге регистрации. И,
вообще, я атеист. Чего ты паникуешь, не понимаю? Ты хочешь жить со мной?
- Да.
- Лена тоже
хочет жить со мной. А я хочу жить с вами обеими, я вас обеих люблю. Не бледней,
пожалуйста, ничего ужасного не происходит.
Происходит!
Это самое ужасное событие в её жизни!
- Катя, ну
что ты зависла? – спросил муж. – Что удивительного и неожиданного я сказал, от
чего ты потеряла дар речи? Воды принести?
Катя
отрицательно потрясла головой. Длинные, красиво подвитые локоны запрыгали по
плечам упругими кольцами.
Андрею
нравилось, когда у жены длинные волосы. Он даже чёлку не позволял ей выстричь,
ни в коем случае. Андрей обожал классику во всём. В гардеробе Кати был только
один брючный костюм, потому что её муж не желал видеть её в «штанах». Потому,
что она – женщина, и одеваться должна исключительно как женщина, а не как не
пойми кто.
- Андрюша,
скажи, что ты пошутил, – тихо попросила Катя.
Даже не
попросила, а пропищала. Тихо-тихо, как мышь.
Она и была
мышью, всегда, всю жизнь. Маленькой его мышкой, серенькой, незаметной, зато
самой любимой и единственной. То есть, как теперь оказалось, не самой.
