Писатели – это, как отдельный вид людей, некая субкультура, или подвид животных. Мы живем внутри чего-то, как прайд внутри прайда. На все смотрим своими глазами. Чувствуем своими эмоциями. Доверяем лишь внутреннему голосу, интуиции. Бороздим просторы внутреннего океана и лишь иногда выходим на берег, высушить весла, повстречаться с родными и близкими, отведать любимой еды, напитков и просто насладиться дарами жизни, которые она нам так щедро преподнесла.
Как часто мы придаём большое значение тем вещам, которые в них совершенно не нуждаются. Как часто мы заботимся о том, что не требует нашего внимания. Паримся по пустякам и совсем забываем о жизни, о том, какой она может быть и что мы можем предложить ей взамен. Мой дедушка был католиком и основал протестантскую церковь в 1969 году. Перед смертью он задал мне очень странный и в то же время, очень интересный вопрос. Он звучал так: что бы ты делала, если бы у тебя были все деньги и все время этого мира? Надо признать, что дедушка всегда отличался особенным чувством юмора, но в момент того самого разговора, юмора в нем присутствовало ровно столько, сколько выражало его лицо, а оно было как никогда серьезным и в тот же момент – расслабленным. И я задумалась.
– Так что же ты бы делала? – повторил он.
Я пожала плечами и сказала:
– А разве это так важно? Тем более это что-то из области фантастики.
Он что-то прокряхтел и шмыгая носом, достал из под подушки свой носовой платок.
– Ох, моя дорогая Шарлотта, чем так жить, лучше прямо сейчас ложись-ка ты рядом со мной на койку и помирай вместо меня, а я посижу на стульчике рядом и посмотрю, что для тебя останется невозможным. Знаешь, когда чувствуешь, что время расставания приближается, и перестаешь придавать этому уж такое большое и чрезмерное значение, то начинаешь принимать смерть не как конец, а как продолжение, или даже начало, перерождение твоей души, новый путь… и в этот момент все невозможные границы мира, обусловленные нашим умом стираются и ограничения, порождённые им, тоже уходят с горизонта, наступает покой. Ты наконец-то рад и счастлив, что прошел свой путь, что тяжесть человеческой ноши уже больше так сильно не тянет тебя и ты выдыхаешь и благодаришь Бога за то, что он возвращает тебя к себе. Ты обретаешь свободу. Все происходящее здесь приобретает совершенно иной смысл. Ну, – помедлил он, наклоняясь к тумбе, стоящей рядом с кроватью и вытаскивая из нее бренди, – если, конечно я еще нее совсем выжил из ума.
