Читать Машина Времени. Остров доктора Моро. - Герберт Уэллс

В оформлении использована иллюстрация к роману «Машина Времени» художника А. Двиггинса, 1931 г.

Уэллс Г. Дж.

Машина Времени. Остров доктора Моро: романы / Герберт Джордж Уэллс; пер. с англ. В. Бабенко. – Москва: Текст, 2017.

ISBN 978-5-7516-1438-6

Знаменитые романы Герберта Уэллса, написанные на рубеже XIX и XX веков, повлияли на мировую литературу не меньше, чем Пуанкаре – на математику, Фрейд – на психологию, Планк – на физику, Мечников – на биологию, Циолковский – на космонавтику. Но Уэллсу, одаренному писателю и мыслителю, не повезло с читателем в России. Из него, блестящего рассказчика, автора множества философских работ, научных и поэтических эссе, советские идеологи сделали «социального фантаста», а эссеистику Уэллса свели к единственной работе «Россия во мгле». Читатели так и не поняли, что «Машина времени» – не только философская, но и поэтическая повесть, а «Остров доктора Моро» – не мрачное фантастическое произведение, а философско-религиозный памфлет, окрашенный ненавязчивым юмором. Мастерский перевод Виталия Бабенко, который впервые был опубликован в 1996 году в издательстве «Текст», возвращает нас к той литературе, какую создавал великолепный стилист и непревзойденный мастер прозы Герберт Уэллс.

© «Текст», издание на русском языке, 2017

Человек, который сделал Машину Времени – тот человек, которого я буду называть Путешественником по Времени, – уже несколько лет был хорошо известен в научных кругах, и факт его исчезновения тоже хорошо известен. Он был математиком, обладавшим необыкновенно утонченным умом, а также принадлежал к числу самых видных исследователей в области молекулярной физики. Он не ограничивался абстрактной наукой. Ему принадлежало несколько остроумных изобретений, а один-два патента приносили хорошие деньги – даже очень хорошие, о чем свидетельствовал его прекрасный дом в Ричмонде. Однако для тех, кто входил в круг самых близких друзей этого человека, его научные исследования не шли ни в какое сравнение с его ораторским даром. В послеобеденные часы он становился ярким и разносторонним рассказчиком, и порой его фантастические, зачастую парадоксальные идеи следовали одна за другой с такой частотой, что сливались в одну продолжительную и насыщенную лекцию. В эти минуты не было человека, более далекого от популярного образа ученого-исследователя, чем он. Его щеки пылали, глаза искрились, и чем необычнее были идеи, теснившиеся в его голове, тем удачнее и оживленнее становился рассказ.