Волк завыл, царапая тишину; звёзды на сиреневом небе начали разгораться. С востока на зубчатые городские стены наваливалась ночь.
Волк был голоден и тяжело дышал после бега. Крепко сбитое тело с широкой грудью опиралось на высокие мускулистые ноги с пальцами, плотно сжатыми в комок. Лобастая и вместе с тем изящная голова зверя была украшена темными полосами вокруг белеющих щек и светлыми пятнами над глазами. Чуткие уши, одно из которых было порвано и висело тряпочкой, вслушивались в безмолвие.
…В той стороне, где рушился в черноту город, ещё трепыхались невнятные звуки: там водоносы бродили по улицам, предлагая запоздалым путникам за медяк утолить жажду, там ещё слышался хохот загулявших бродяг, скрип повозок и конское ржание. С другой стороны, за бороздою пыльных низкорослых кустов, расстилалась залитая багровым предполуночным светом пустыня. Ветер мягко скользил по песку, вздымая тончайшую серую пыль, которая быстро оседала и тотчас же взлетала вновь. Волк моргнул, стряхивая попавшую на веко песчинку, и беззвучно повернул голову на север.
Волк мог по нескольку дней оставаться без пищи, не теряя способности неутомимо покрывать большие расстояния, но теперь он устал. Шерсть на брюхе свалялась в тяжёлые, липкие комья, между ними набивалась грязь и колючая трава. Это причиняло зверю большие неудобства, но он привык терпеть. Наступив на колючку, он рефлекторно отдёргивал лапу и клыками выгрызал из подушечки засевший в ней инородный предмет, иногда на это занятие уходило по нескольку часов. Потом на больную лапу был трудно ступать, но волк не обращал на это внимания. Ему нужно было лишь одно-единственное – тёплое и живое, трепещущее в его мощных челюстях, способное притупить, успокоить голод. Волк чувствовал страх своей жертвы и понимал, что страх насыщает его не хуже дымящейся плоти. Волк был хищником и жил ради охоты, его сознание было маленьким и тёмным, как у новорождённого младенца; если он и думал о чём-нибудь в глубине своей звериной души, то лишь о чувстве невыносимого голода, которое никогда полностью не оставляло его в покое.
О, этот голод, когтистый божок волчьего мира! Днём и ночью он преследует их по пятам, щекотит брюхо, вздыбливает шерсть на затылке при одном лишь дуновении ветерка, принесшего запах жертвы! Всю недолгую волчью жизнь звери верно служат своему господину, в непрестанном беге и нападениях укачивая, ублажая его. Но голод неумолим и прихотлив: едва затихнув, он возникает снова, и снова, и снова, и сильные лапы снова гонят зверя вперёд, за добычей или за смертью.
