Зарулив на стоянку, самолет заглушил двигатели. Смолк их давящий
рев и затих монотонный посвист винтов.
Стукнула открывающаяся дверь, и бортмеханик укрепил на краю люка
легкую лесенку. Штандартенфюрер, подойдя к проему, осмотрел летное
поле внимательным взглядом и не торопясь спустился на землю.
Небрежно ответив на приветствие вытянувшемуся в струнку
бортмеханику, он двинулся к подъехавшему автомобилю.
— Хайль Гитлер! Как долетели, господин
штандартенфюрер? — встречавший его гауптштурмфюрер Горн,
прищелкнув каблуками, выбросил руку в приветствии.
— Хайль Гитлер! Неважно, Генрих. Последние два часа нас
нещадно болтало. Я уже проклял тот момент, когда решил позавтракать
перед полетом.
— Сочувствую… Мы приготовили вашу комнату, все как обычно.
Я полагаю, ужинать вы будете позднее?
— Скорее всего и вовсе откажусь, мутит что-то. Как
профессор?
— С самого утра заперся в экспериментальном блоке со
своими…
— Я понял. Вот что, Горн, пусть машина едет за нами следом.
Давайте прогуляемся не спеша, благо погода не препятствует.
— Слушаюсь! Один момент! — Гауптштурмфюрер повернулся
к сопровождавшим его эсэсовцам и отдал необходимые
распоряжения. — Все в порядке, штандартенфюрер, ваш багаж
доставят на место.
Кивнув в ответ, Рашке двинулся по дороге. Горн последовал за
ним. Некоторое время они шли молча. Автомобиль, отстав метров на
двести, неторопливо полз по дороге следом.
— Так какие у вас последние новости, Генрих? Как я понял из
твоих сообщений, русского ты видел, так?
— Все верно. Как мы тогда с вами условились, я дал кодовый
сигнал о состоявшейся встрече. Мы с ним действительно виделись и
разговаривали, прямо вот как сейчас с вами.
— И что же тебя так взволновало? Так, что ты попросил
личной встречи.
— Я долго думал над моим разговором с русским. И у меня
сложилось впечатление, что мы, сами того не желая, прикоснулись к
чему-то непонятному. Природы чего мы пока еще не понимаем.
— Что за пессимизм, гауптштурмфюрер? Чего тут непонятного
может быть? Ну, диверсант, ну — талантливый, так чего же вам
неясно?
— Как вам сказать… Попробую пояснить. Леонову сейчас сорок
пять лет, то есть родился он еще при царе и первоначальное обучение
прошел еще тогда. Навряд ли это была церковно-приходская школа, как
вы полагаете?
— Ну… возможно. И что из этого? Допустим, что он еще из
старого состава русской разведки или чего-то подобного. Это что-то
сильно меняет?
