Алласт проснулся от свистящего дыхания, раздающегося у самого уха. Он слабо вскрикнул, дернулся, но сухая когтистая лапа крепко прижала его к земле.
– Лежи, человек, – прохрипел неизвестный. – Так будет лучше всем.
Зрение после сна пришло как-то не сразу и не полностью, словно занялся слабый рассвет. Алласт увидел пятерых ящеров. Они деловито вытряхивали его сумку, срезали ремни и пряжки с его одежды, выковыривали топливные пластинки из браслета, примеряли пояс с ножом и флягой.
Они его грабили. Судя по тем лохмотьям, что на них болтались, это были одичавшие разорившиеся торговцы. Еще вчера они не посмели бы даже посмотреть в его сторону…
Алласт без особого интереса размышлял, убьют ли они его? Вроде незачем. А может, лучше попросить, чтоб убили? Надо же когда-то увидеть Призрачный Мир. Развлечение, конечно, сомнительное, зато прекратятся эти муки. Начнутся другие. Какие, он точно не знал.
Он не ждал от них помощи. Вообще никакой. И все же не выдержал.
– Дайте воды, – прохрипел Алласт, но голос не слушался. Ящеры даже не обратили внимания на его хрип.
Через минуту они ушли, деля его вещи и незлобно при этом переругиваясь. Они взяли все мало-мальски ценное, не тронули только пентагран, висящий на груди. Это правильно. Даже голодные бродяги понимают, что к магическим принадлежностям лучше не прикасаться.
Солнце поднималось, неумолимо сокращая тень от острого скалистого обломка. Пылающая горячим светом полоса растекалась по сухой глине, приближаясь к Алласту. Он чувствовал, как к нему идет жаркая волна, готовая поглотить всего, без остатка, облепить, выжать досуха, до хруста в суставах.
Обрубок ноги начал болеть, он тоже ощутил приближение горячей волны. Впереди – бесконечно долгие часы жары и жажды, запредельные усилия, медленное движение вперед, к цели, которой, быть может, и нет вовсе.
Лучше бы ползти ночью, когда чуть прохладнее. Но в таком случае когда спать? Заснуть на жаре он точно не смог бы.
Люди умирают, лишаясь цели и воли, – Алласт знал это. Его не убили, значит, надо как-то жить.
Пора… Алласт повернулся и вдруг почуял, как сердце заколотилось быстро-быстро.
Он увидел вещи, брошенные ящерами. Конечно, это было никчемное барахло, на которое не позарится ни один нищий, – всего лишь ворох вонючего тряпья да гнилые обрывки веревок. Но среди этого вороха лежала кожаная фляга. Она была такая старая и перелатаная, что вызывала только брезгливость. Но это была фляга. Они взяли его флягу и бросили свою, старую.
