— А как бы ты сказал: что такое верность?
— Простите, сир? — откровенно растерялся лорд Лис. Но его величество не стал указывать ему на оплошность. Просто пожал плечами и повторил:
— Как бы ты сказал, если бы тебя об этом спросили? Как бы объяснил, что такое верность? Как ты ее понимаешь?
— Ну… наверное, я бы сказал, что это, прежде всего, преданность. Своей стране. Какой-то идее. Своим принципам, идеалам, королю…
— А женщине?
— Ну… да. И женщине тоже. Если она вам дорога, конечно. Женщины, они такие… любят выдумывать для себя всякие глупости. Иногда милые, иногда не очень. Однако посмей только назвать это глупостями, как они готовы тут же обидеться и отвернуться. Пожалуй, женщины — самая большая загадка в этом мире, сир. Самая необычная его тайна, которую мы всеми силами стараемся разгадать. А не так давно одна известная вам леди вообще заставила меня почувствовать себя… кхм… дураком.
Король наклонил голову и снова задумался. Так надолго, что лорд Усатый Лис, как его иногда за глаза называли, украдкой привстал и, серьезно рискуя, кинул быстрый взгляд на забытую на столе записку.
Ни даты на ней, ни подписи. Только тот же знак — летящая в прыжке золотая антилопа, рядом с которой таким же изящным, летящим почерком виднелись всего две короткие строчки:
«Верность — это всегда жертвенность.
Но иногда она означает просто умение ждать».
И все. И никаких больше пояснений. Ни к чему это, ни зачем, ни почему. Но, наверное, адресату должно быть ясно, о чем речь?
Господин да Миро нахмурился, озадаченно покосился на стоящего у окна короля, едва не поскреб затылок, а потом неожиданно предложил:
— А давайте выпьем, сир! Все равно теперь ничего не изменишь, а бутылка уже открыта. Не пропадать же добру?
— Пей, — рассеянно отозвался его величество, явно думая о чем-то своем. — Можешь даже с собой забрать, если хочешь.
— А вы?
Король, ненадолго обернувшись, совершенно спокойно посмотрел на недопитое вино, а потом так же спокойно обронил:
— Мне больше не нужно.
После чего снова взглянул на бесконечно далекое небо, в котором медленно разгорались первые звезды, и, впервые за долгое время сполна ощутив его странную притягательность, очень тихо, освобожденно вздохнул.
